Возвращаюсь. Охраннику говорю, что госпожа Никонова кое-что забыла в доме господина Зелинского. Пропустил, позвонил хозяину. А я уже стою, звоню в дверь. Открыл, смотрит на меня удивленно. Платок в руке, шмыгает носом.

– Это опять я! Позвольте войти!

– Что Вам нужно, молодой человек? Как Вас там… Слава, кажется?

– Станислав Михайлович Карпов, подполковник, начальник СКМ ОВД «Пятницкий» - представляюсь официально, - Поговорим?

Он кивнул, указал жестом в зал:

– Проходите, присаживайтесь!

Я присел на диван, развалившись по-хозяйски:

– Итак, начнем! Я не охранник, конечно!

Я понял сразу, что Вы не охранник. Охранники с такими наглыми мордами не ходят! Вы её теперешний кавалер?

Я пропустил мимо ушей его едкое замечание. Вместо этого, со снисходительной улыбкой, являя ему своё превосходство, говорю:

– Да, мы - любовники!

– А как же её муж? Он в курсе?
– усмехнулся Зелинский.

– Причём тут муж? Он нам не мешает!
– делаю свою фирменную ухмылочку.

– Ну да! Он же другой породы! Гомик, мать его! – с презрением выругался он.

– А сам-то ты кто? – неожиданно для него спрашиваю.

Зелинский взглянул на меня с испугом.

Ага! Вот ты себя и выдал!

Он, будто оправдываясь, признался:

– Да, я жил с Никоновым несколько лет. Но, это было вынужденно! Потом я хорошо отомстил ему!

– Опять отомстил?! Твою родную дочь, тобой же пользованную, под него подложил, замуж за него выдал?

– Да! Я обеспечил ей неплохую безбедную жизнь. Она должна быть благодарна мне за это! – с вызовом выпалил Зелинский.

– Она может быть тебе благодарна только за то, что ты дал ей жизнь! А за то, что ты сломал, испортил двадцать лет её жизни, тебя следовало убить! Как она сдержалась, я не понимаю! Наверное, мать хорошо её воспитывала. Старших уважать научила. Ты пользовался беззащитностью своей дочери.

– Её мать изменяла мне! Я любил Ольгу, очень любил. Но, законы модельного бизнеса, так же, как законы шоу-бизнеса очень суровы. Или ты, или тебя! Я пытался Ольге помешать строить карьеру. Хотел, чтобы она бросила своё глупое занятие. Была женой и матерью моего ребенка. А она упорно твердила, что хочет встать на ноги сама, добиться чего-то на своём модельном поприще. Зачем?! Я всё готов был бросить к её ногам! Но, она не нуждалась в этом. Она не любила меня! А я человек, обыкновенный человек. Со своими слабостями и особенностями.

– А ты не человек, Зелинский! Ты – дерьмо!

– Да, я виноват! Если я чем-нибудь смогу компенсировать Танечке её потерянные годы, я непременно это сделаю!

Я улыбнулся:

– Ну, это само собой! Сегодня же напишешь завещание, где всё, что у тебя есть, отойдет твоей дочери.

Он грустно посмотрел на меня, вздохнув, спросил:

– Зачем тебе это надо, подполковник? Я же про тебя много наслышан. Ты не из тех, кто упускает свою выгоду!

– Не твоё дело! Может, я хочу стать богатым вдовцом? – я цинично смотрю в его глаза.

– Значит, и ты не белый и пушистый!

– А кто сказал, что я должен быть белый и пушистый? Я знаю, чего я хочу! И я пойду к своей цели напрямик.

– Ты бесстыдно откровенный! Тебе разве Танечку не жалко?

– Именно поэтому я здесь! Кто ей поможет, кроме меня?

– Хорошо! Я завтра же приглашу своего нотариуса, всё оформлю, как полагается.

– Если ты этого не сделаешь, я просто солью информацию в СМИ. Тогда твоя адвокатская карьера закончена. Никто не захочет обращаться к тебе, насильнику и педофилу!

– Танечка - такая милая девочка! Как её угораздило связаться с тобой?! Радует одно, ты не сможешь воспользоваться её деньгами. Я позабочусь об этом, пока я жив.

– Это пока, - невесело пошутил я.

– Даже так?! – удивился он.

– А чего мне терять? А вот тебе - есть! – с этими словами встаю с дивана, иду прочь…

========== Часть 16 ==========

Таня ждала на перроне. Стас стоял рядом, чуть позади.

– Можно, я тебя матери тоже как охранника представлю? – с волнением спросила она.

– Можно, - отозвался он.

Подошел поезд, пассажиры спешно выходили из вагонов, скоро перрон опустел. Таня беспокойно оглянулась на Стаса. Он взял её за локоть:

– Вот она! – кивнул вперед.

Таня с тревогой и волнением ожидала их встречи. В голове у неё звучали слова, которые она хотела сказать самому близкому когда-то человеку:

«Мама. Как ты была нужна мне тогда! Как долго я тебя ждала, уже отчаялась. Перестала ждать. Наверное, это всё ещё детская обида во мне говорит. Мы не общались с тобой долгих двадцать лет, я стала забывать твоё лицо.»