' См. Беседы о метафизике и религии.

17 Разыскания истины

258

пробуют своих сил, не обсуждают, как далеко простирается сила их ума. Не рассудок, а тайное тщеславие и неумеренное желание знания руководят их научными исследованиями. Не соображаясь с рассудком, принимаются они за рассмотрение самых непостижимых истин и за решение вопросов, настолько сложных, что самый сильный и проницательный ум мог бы открыть истину их с полною достоверностью лишь через несколько веков, после почти бесчисленных опытов.

В медицине и морали есть множество вопросов этого рода. Все науки, представляющие собою подробное описание тел и их отдельных свойств, как-то: науки о животных, о растениях, о металлах и их особых свойствах, — принадлежат к наукам, которые никогда не могут быть ни достаточно достоверны, ни очевидны, особенно, если их не станут разрабатывать иначе, чем это делается теперь, если не начнут с наук простейших и наименее сложных, от которых и зависят более сложные. Но люди ученые не желают дать себе труд философствовать, держась известного порядка; они не признают, чтобы принципы физики были достоверны; они не знают ни природы тел вообще, ни их свойств; они сами сознаются в этом; а между тем они воображают, что могут объяснить, почему, например, волосы у стариков седеют, а зубы их чернеют, и вообще разрешить подобные же сложные вопросы, зависящие от стольких вещей, что никогда невозможно указать истинное разрешение их; ибо для этого, например в нашем случае, необходимо знать наверно, в чем состоит белизна у стариков в частности; соки, которыми они питаются;

сосуды, которые находятся в теле и по которым проходят эти соки;

строение корня волос или кожи, из которой они вырастают, и разницу во всем этом между молодым человеком и стариком, что, безусловно, невозможно или, по крайней мере, очень трудно знать.

II. Аристотель, например, утверждал, что ему известна причина, почему белеют волосы у стариков; он указывает несколько причин тому в различных местах своих сочинений. Но, как гений по природе, он этим не ограничился; он пошел дальше. Он открыл, что причина, заставляющая седеть волосы у стариков, та же самая, в силу которой у некоторых людей и лошадей один глаз бывает голубого, а другой — другого цвета. Вот его слова: «йтероуаиког 8е (^а^юта yiyvovtai ксч ol avQpconoi кои ol auciroi 5ia tt|v o.utt)v ai'n'av, r|VTCe<; 6 цбу av&pcoTioi; яе^лойтси, ^i6vov».1

Это звучит довольно странно; но нет ничего сокровенного для этого великого человека, и почти во всех своих сочинениях по физике он разъясняет такое множество вещей, которые самые просвещенные люди нашего времени считают непостижимыми и справедливо говорят о нем, что он нам дан Богом для того, чтобы мы не оставались в неведении всего, что может быть познано. «Aristotelis doctrina est summa veritas, quoniam ejus intellectus fuit

' De gener. anim. Liv. 5, chap. 1.

259

finis humani intellectus. Quare benedicitur de illo quod ipse fuit creatus et datus nobis divina providentia, ut non ignoremus possibilia sciri». Аверроэс должен был бы сказать даже, что Божественное Провидение даровало нам Аристотеля, чтобы научить нас и тому, что невозможно знать. Ибо этот философ знакомит нас не только с вещами, которые можно знать, но, так как ему следует верить на слово, его учение есть высшая истина, «summa veritas», поэтому он учит нас даже вещам, которые невозможно знать.

Конечно должно иметь большую веру, чтобы так верить Аристотелю, когда он дает нам лишь логические доводы и объясняет явления природы лишь смутными понятиями чувств; особенно, когда он смело решает вопросы, которые едва ли людям будет возможно решить когда-либо. Поэтому-то Аристотель особенно старательно предупреждает, что ему следует верить на слово; ибо для этого писателя неоспоримая аксиома, что ученик должен верить, «Ssi mcrTSueiv tov /nav9avovTav>.

Правда, ученики иногда обязаны верить своему учителю, но их вера должна простираться только на опыты и факты; ибо, если они хотят действительно стать философами, они должны рассматривать доводы своих учителей и не принимать их иначе, как признав своим собственным разумом очевидность их. Но, чтобы быть философом — перипатетиком, необходимо только верить и запоминать и к чтению этой философии следует приступать с тем же расположением ума, как к чтению какой-нибудь истории: ибо если осмелиться пользоваться своим разумом и рассудком, то нечего надеяться стать великим философом; «Ssi yap mcreuEiv tov jiiavffavovTa».

Причина же, почему Аристотель и многие другие философы уверяли, что знают то, что невозможно знать, заключается в том, что они не знали различия между двумя видами знания, между знанием достоверным и очевидным и знанием только вероятным; и они не проводили строго этого разграничения потому, что предметы, которыми они занимались, всегда были сложнее, чем в состоянии был охватить их разум, и они, обыкновенно, усматривали только некоторые части их, не будучи в состоянии охватить предмет весь в целом, чего достаточно вполне для нахождения некоторых вероятностей, но не для нахождения истины с очевидностью. Помимо того, они искали знания по тщеславию; вероятности же более пригодны, чтобы приобрести уважение людей, чем сама истина, так как они более соответствуют силе средних умов, а потому эти философы и пренебрегали изысканием необходимых средств для усиления способности ума и для сообщения ему большей обширности, чем та, какою он обладает; и они не могли постичь сущность более или менее недоступных истин.