– Эй, мужик, – крикнул он воинственному полуэльфу, – тебе чего?

Такой вопрос, казалось, озадачил егеря. Он почесал годами немытую голову и спросил:

– Дед Мороз?

– Где? – удивился Фэт и, оглядевшись, пожал плечами. – Не вижу чего-то!

Полуэльф в сердцах плюнул себе под ноги и, схватив топор, швырнул его на траву:

– Опять дуришь, тупая железка!

Руны на «тупой железке» при ударе о землю ярко вспыхнули и тут же погасли.

Егерь же неожиданно шмякнулся на хилый зад и, обхватив колени руками, уткнулся в ноги головой. Словно обиделся.

Троица путников так и замерла, пораженно уставившись на сидевшего в странной позе «лесника». Что делать с «обидевшимся» полуэльфом, даже умудренный годами Кушегар не знал.

Наконец, после пяти минут бесплодного сидения егерь вскинул голову и, глядя на путников глазами, полными слез, жалостливо спросил:

– Ну, может, есть все же один Дед Мороз? Хоть самый завалящий?

– Да нету, – растерянно, даже чуть виновато развела руками Элви.

– О, горе мне! – тяжело вздохнул егерь. – Где же еще искать этого проклятого придурка?

Фэт и Кушегар переглянулись.

– Позвольте… – неуверенно начал Комод. – Но зачем вам нужен Дед Мороз?

– Убить его хочу, – не задумываясь, ответил егерь. Глаза задорно блеснули. – Вот этим вот топором.

– Убить? – переспросил удивленный донельзя Кушегар. – Но…

– А что «но»? Что? Эта «борода из ваты», значит, мою детскую мечту убила, а я ему елку наряжать должен да угощенье под нее класть? Бить, бить, бить – всех их бить!

– Кого – всех? – удивилась Элви. – Дед Мороз же один!

– Ошибаешься, – цокнул языком егерь. – Их сейчас столько развелось – только топор от крови отчищать успеваю!

Элви с Кушегаром поморщились, а Фэт расцвел:

– Во! И у меня такая ж проблема, каждый Новый год! Как полезут через трубу печную – только и считай их обухом по голове!

– Ну, – уважительно сказал егерь, – методы у каждого свои. Ты, видишь, черепа расшибать любишь, а я уж больше – рубить их, рубить! Зато скальпов у меня… – Полуэльф неожиданно резко вскочил на ноги и воскликнул: – А пойдем покажу? А? – он повернулся к волшебнице и барону.

– Пошли, конечно! – ответил за всех Фэт. – Жуть как интересно глянуть, что это за «скальпы» такие!

И они пошли.

Брызги летели во все стороны. Холодная жгучая вода. Сколько лет Валентин вот так запросто не окунался в ледяную тьму: махом, без раздумий, широко зачерпнув воздух ртом, бросался в пучину, чтобы через миг, отфыркиваясь, отплевываясь, с рыком вынырнуть бодрым, колючим – другим. Сколько?

Река, маленькая, но удивительно глубокая речушка с плеском принимала Валентина. Только что запыленное, соленое платье липло к телу, путалось в ногах. Вместе с грязью и потом с Небесного Странника сходили усталость и безразличие. Вода заливала нос, рот, уши, промывала глаза.

Нырок.

Если под водой открыть глаза, то далеко внизу будет поросшая водорослями темнота, а наверху – свет. Перекувырнуться и – все наоборот. Свет – тьма, тьма – свет, тьма… тьма… боль в груди… и теплый, заливающий глаза и легкие свет.

А вместе со светом родился смех.

Робко, кашляя, Валентин смеялся.

Все будет хорошо. К черту Небесную Канцелярию и вездесущее око, к черту! Он ступит на тайные тропы, он увезет Малышку далеко-далеко.

Далеко.

Свет – Тьма.

Цокот копыт.

Валентин выбежал слишком поздно.

Высокий стройный принц, соскочив с белого коня, обнял его Малышку. Их глаза встретились, молния, ревущее пламя – Вал не видел их, но знал: они есть – обрушившаяся дамба, ледяной поток, заливающий все… все.

Круг замкнулся. Половинки нашли друг друга.

Любовь навсегда.

Небесный Странник отвернулся и пошел прочь.

– Вал! Вал! – тоненький голосок. – Валентин! Постой, пожалуйста, постой, Вал!

Малышка бежала к нему.

Нечасто тролли читают энциклопедии, гоблины побеждают в гоблинбол, стражники заплетают ленточки, а златокудрые принцы получают отказ.

Почти что никогда.

Почти…

Не случилось подобного и в этот раз: Малышка, Валентинова Малышка, отдалялась от него, с каждой минутой теряя связь, которая могла окутать их, Небесного Странника и эльфийку, с головой – незримыми нитями…

Любви.

И зачем она бежала к нему, решившему, что, наконец, пришел и его час? Ее прощальный поцелуй в щеку означал не больше чем благодарность добропорядочной девушки за спасение. И в то же время поцелуй этот – не в губы, в щеку! – значил, что…