Только-только мне это удалось, а на поляну уже выскочила, размахивая руками, наша общая знакомая. И откуда столько энергии? На ней с десяток мертвяков болтаются, а она несется, словно каждый из струпных размером не больше обычной блохи! Да еще и шлем этот на голове, будь он неладен…

Она чуяла меня. И почти знала, где я. Но на дороге ее встал некромант, и бедняге сильно не повезло.

Смахнув висящих на груди, плечах и поясе мертвяков, фрогулша наклонилась к магу. Тот уже пришел в себя и смотрел на нее мрачным взглядом, не предвещающим ничего хорошего.

И, когда самка уже потянула к нему лапу, он взмахнул руками и…

Ничего не произошло.

Маг даже не успел возмутиться или удивиться случившемуся, как фрогулша сгребла его в пятерню.

Запрокинув голову, она распахнула рот и бросила туда перепуганного волшебника. После чего довольно захрустела костями.

Какой-то шибко неугомонный струпный с еще одним, столь же беспокойным товарищем, полез к самке на шлем. Это ей очень не понравилось. Желая смахнуть ретивых мертвяков, она, кроме них, задела и шлем. Секундой позже тот упал в траву.

Настал мой звездный час.

И я, не медля, отправил болт в полет.

Она очень красиво упала: оставшиеся висеть на спине и ниже мертвяки оказались просто раздавлены ее массивной тушей.

К слову, те, кого она отправила в полет еще раньше, попали аккурат на верхушки осин. Надеюсь, не нужно объяснять, что с ними стало?

Вот такая история, Вал. Ты много пропустил, пока спал! – гордо вскинул подбородок шулер.

«Да уж, лучше бы я не спал!» – мысленно согласился с ним ангел, а вслух сказал:

– Зато от раны ничего не осталось – сам посмотри!

– Ты, я посмотрю, даже рукав почистил! – с завистью подметил вампир. Чудесному исцелению он даже не удивился: подумал, наверное, что ангел рану магией залечил. – А я вон весь перепачкался…

– Не беда! – подбодрил его Вал. – В деревне отмоемся! Пошли!

Шулер согласно кивнул, и они двинулись обратно, в Тарачки.

Под радостный крик толпы через главные ворота замка выехали могучие рыцари на боевых конях, под стать хозяевам: крепкие и выносливые.

Ехали участники турнира по двое, так что Фэт с Кушегаром и здесь оказались рядом.

Лентяй, чуть презрительно глядя на зрителей, ехал, сжимая в одной руке шлем, а в другой – рондаш с гербом.

Герб этот Кушегар нарисовал за пятнадцать минут до начала шествия. Получилась какая-то белиберда, которую сам барон окрестил «Знаком Синей Кляксы». Но Фэту было плевать, что намалевал распутный Комод. Пусть бы и герба на его щите не было – он бы все равно нес его так же.

Довольные зрители кричали что-то ободряющее. Один на радостях даже залепил проезжающему рыцарю камнем в висок. Бедолага молча грохнулся на землю, и ровно двадцать лошадей (столько шло следом) посчитали долгом наступить на сверзившегося дворянина. Останавливаться было нельзя: прервешь колонну, помогать полезешь – мало того, что парад испортишь, так еще и свои же затопчут! Поэтому – сам виноват, друг, держаться надо крепче. И – дальше, по главной улице, на площадь!

Посредине уже стояла высокая трибуна, на которой одиноко возвышался королевский трон. Стронций Барий нетерпеливо ходил по возвышению, то и дело заламывая руки и томно вздыхая.

Вокруг толпились зеваки. Они недоуменно пялились по сторонам, словно не зная, как оказались в этот холодный ноябрьский день на открытой всем ветрам площади.

Однако стоило торжественной процессии только показаться на горизонте, как зрители, тихо ворча, стали откатываться от трибуны, уступая место рыцарям и их могучим коням.

Первым на площадь выехал сэр Лопитоп – старый знакомый еще Стронция Бария Второго. Лет славному рыцарю было за семьдесят, поэтому его решили особо не наряжать: так, кольчугу да шлем напялили. Ну, и меч в ножнах на пояс привесили. А о всяких панцирях, перчатках, поножах и наплечниках дедушке решили и не говорить. Еще сердце схватит от воспоминаний, как во все это «великолепие» молодым забирался!..

За Лопитопом на площадь въехали остальные участники турнира. Пара Фэт – Кушегар шла седьмой в колонне. Комод сразу подметил, что «под счастливым номером идем».

А еще он подметил, что лентяй с их первой встречи очень и очень изменился: стал задумчивым, более рассудительным; прежде чем сказать что-то, долго размышлял.

Повзрослел.

Он с самого начала не был слишком уж глуп, просто детство его затянулось: ни тебе забот, ни приключений. Но когда человек рискует собственной жизнью, испытывает различные невзгоды на собственной шкуре ради одному ему ведомой цели, он либо ломается, либо очень быстро матереет.

Так происходило и с Фэтом.