Ему же.

Ревель, 17 июня 1739 г.

Десятого числа, как я Вам, милорд, уже успел написать, мы вышли из Эльсингёра, причем в компании из сорока или пятидесяти парусов, которые мы очень скоро оставили за кормой. Часом позже мы прошли западнее острова Вен, или Ураниенбурга, бывшего когда-то резиденцией Тихо Браге. Вам ведь, милорд, известно о паломничестве, которое позже совершил туда Пикар, [52] известно и то, что на этом благословенном острове всего-то и есть что две полуразвалившиеся хижины и почти не осталось следов тех обсерваторий, из которых при помощи всего лишь подзорной трубы были сделаны наблюдения, составившие эпоху. Очень важным является положение этого острова — он перегораживает пролив Зунд и как бы седлает его. Он куда больше пригоден для форта с артиллерийской батареей, нежели для обсерватории с ее астролябиями, тем более что, хотя он отважно возвышается посреди моря, горизонт вокруг него вовсе не так свободен, как было бы желательно для астронома и как можно было бы ожидать на острове.

В два часа дня мы прошли почти вплотную мимо города Копенгагена, и матросы не преминули нам указать, что вода здесь гораздо прозрачнее, чем в других местах. В копенгагенском порту мы заметили около тридцати военных кораблей, стоявших на стапелях; тамошние верфи показались мне самыми добротными из тех, что я видел в этих краях. В центре города возвышается только что отстроенный дворец короля; [53] утверждают, будто он поистине достоин монарха. Прошли мы — правда, быстро — мимо небольшого острова Амагер, [54] этого копенгагенского травного огорода, который каждый день присылает городу приправы к супам. На острове живет немало голландцев. Утверждают, что после того как Кристиан II привез сюда свою Изабеллу, [55] он написал эрцгерцогине Маргарите, [56] ее тетушке, чтобы та прислала ему нескольких сведущих фламандцев, умеющих выращивать овощи. И все для того, чтобы к столу королевы подавались изысканные блюда. Эрцгерцогиня отправила к ним несколько голландских семей, которые и поселились там, наподобие тех венецианских гондольеров, что обосновались в Версале в эпоху Людовика XIV. [57]

От островка Амагер, после того как мы слегка чиркнули по дну, пытаясь обойти банку, называемую Драгер, мы прошли в виду Гумблебека. [58] В этом месте, расположенном в семи милях от Копенгагена, высадился Карл XII, когда в возрасте восемнадцати лет он окружил датскую столицу с суши и запер ее с моря. [59] А незадолго до этого наш корабль проследовал там, где Карл XI прошел со своим войском по морю, не замочив ног, [60] — вот достопамятный пример того, как полководец доверил хрупкой ледяной корке и самого себя, и воинов своего королевства. Свернув после этого к востоку, мы далеко обошли скандинавский мыс Фальстербо, расположенный в Сконе, [61] — одно из самых опасных мест на Балтике; при этом мы время от времени бросали лот в те самые воды, куда много раз бросал его царь Петр, когда в 1716 году обмерял эти берега, из чего потом получилась лоция, к которой с уважением относились и датчане, и голландцы, и англичане; все они уступили Петру командование своими объединенными флотами. [62]

Таким-то вот образом мы, сперва пройдя мимо Ша-Рифа, а затем миновав Фальстербо, проплыли между двумя нациями, которые в прошлом были едины, а теперь разделились более чем когда-либо. Они относятся друг к другу крайне враждебно. Для одной полем славы является море, для другой — суша. Шведы, видимо, и в самом деле более склонны к делам бранным, поскольку живут в стране бесплодной, гористой, среди железных рудников; датчане же более способны к мореплаванию, [63] ибо живут на многочисленных островах и владеют Норвегией, [64] страной прибрежной и глядящей в океан. Норвегия может поставить королю Датскому около шестнадцати тысяч опытных моряков, да еще четыре тысячи их имеется у короля наготове в самом Копенгагене. Вы же знаете, милорд, с каким чаянием шведы уже несколько лет обращают свои взоры к морю, к производству товаров, к торговым сношениям. Всё это области деятельности, которые укореняются в свободных странах, какова теперь и Швеция; недаром при нашем отплытии английский парламент пребывал в большом брожении из-за постановления, только что изданного в Стокгольме, согласно коему из Швеции будут изгнаны все заграничные товары. Таким образом, если Англия станет по-прежнему покупать у шведов их железо, то у нее с Швецией получится торговый пассив в триста тысяч фунтов стерлингов в год, а прежде, как Вы хорошо знаете, он был вполовину меньше. Это свое железо шведы с большим тщанием выплавляют и обрабатывают специально для продажи иностранцам. Число шведских кораблей, выходящих в море, по словам английского консула в Эльсингёре, невероятно велико, тогда как в пору деспотического правления [65] эти корабли тут встречались весьма редко. Тому доказательство — шестьсот кораблей, которые ежегодно проходят через пролив Зунд; в их число не включены те, что курсируют только внутри Балтийского моря, и те, что отправляются из Гётеборга, [66] расположенного вне пределов Зунда. Среди всего прочего есть у шведов одно поистине прекрасное установление: у них в мирное время офицерам военного флота дозволено ходить на торговых судах, упражняясь в навигации, и это согласуется с другим старинным обычаем — чтобы солдаты, приписанные к полкам, в мирное время пахали и возделывали землю. Каждая провинция содержит свои собственные полки, и государство каждому офицеру предоставляет дом и землю — там офицеры живут среди солдат, как когда-то аббаты среди монахов, время от времени собирая войска на построения и смотры. [67] Подобные порядки хотел было учредить в государствах Австрийской империи [68] граф Монтекукколи, который долгое время был в плену у шведов во время Тридцатилетней войны. [69]

Пройдя мыс Фальстербо, мы одиннадцатого числа миновали остров Борнхольм, двенадцатого — остров Готланд. [71] Тринадцатого мы увидели островок Фаре, а четырнадцатого после длившегося несколько часов штиля задул легкий ветерок, и на море опустился густой туман. Чтобы не врезаться в остров Даго [72] — он расположен в самом устье Финского залива, и мы были от него совсем недалеко, — мы зарифили паруса. Идти пришлось малым ходом, постоянно бросая лот. Глубина внезапно уменьшилась, и мы тут же развернулись, чтобы выйти на открытую воду. К ночи ветер окреп, а туман был все таким же — в узких морях это куда опаснее, чем шторм в широких. Я твердил ветру то же, что Аякс твердил Юпитеру:

Но твердил я это тихонько, про себя. Моряки не любят лишних разговоров о ветре, о предстоящем пути; у них свои предубеждения и свои суеверия. Тут они подобны карточным игрокам — и те и другие очень хотели бы подчинить каким-то правилам то, что более всего зависит от случая; им нужно хоть за что-нибудь зацепиться. Туман в конце концов рассеялся, и к полуночи мы вошли в залив. Хотя небо хмурилось, воздух оставался светлым — можно было читать без всякого труда. Когда подходит пора летнего солнцестояния, в полночь на этих широтах так же светло, как летом в Италии через четверть часа после заката солнца. И если здесь и нельзя сказать того, что говорят люди, выходящие в Ледовитый океан на добычу кита: «В полночь солнце вовсю сияет», то сказать: «В полночь совсем светло» — вполне возможно. И без этого полуночного света никак нельзя было бы плавать по здешним узким морям, усеянным островами, отмелями и подводными камнями. Какая огромная разница между безбрежными просторами Атлантического океана и теснотою Балтийского моря, где каждый день перед тобой является новая земля! И если в хорошую погоду это радует, то в плохую начинаешь скрежетать зубами. Рискну утверждать, что с ноября по апрель очень немногие капитаны отваживаются испытывать судьбу в этих водах.

Пятнадцатого июня мы оказались в виду Ревеля, [74] вовсе не имея намерения высаживаться в этой столице Эстляндии; так же, дабы поскорее попасть в Россию, мы не высадились и в столице Дании, определенно готовившей нам совсем иной прием. Но благоприятный зюйд-вест, наполнявший наши паруса, вдруг в одно мгновение стих:

И действительно, вместо ласкового зюйд-веста через очень короткое время задул такой на пористый норд-ост, что нас тут же стало прижимать к берегу — а что это был за берег! Боже сохрани от такого берега любого шкипера, каким бы он ни был надежным! Хорошо, что этот самый Ревель все еще был перед нами! Он принял нас в свое лоно, хотя мы и рисковали налететь на скалы, окружающие остров Ульфсон, [76] который загораживает вход в бухту. Из-за тумана мы не могли их разглядеть и заметили, только подойдя к ним совсем вплотную: