Может быть, из-за того, что молодежь не помнила эту историю, она была уверена, что все должно поменяться к лучшему. Когда мы услышали, что Асад собрался выступить с речью в июне 2011 года, мы были уверены, что он наконец-то объявит о какой-то крупной реформе. Но вместо этого он заявил о «заговоре» против Сирии. По его словам, нестабильной ситуацией в стране воспользовались «диверсанты» и «религиозные экстремисты», спонсируемые иностранными властями. Он сказал, что ни о какой реформе не может идти речи, пока вокруг хаос. Было очевидно, что ни он, ни его семья не собираются отказываться от власти. Я уже говорила, им, видимо, казалось, что они владеют нами.

После этого началось организованное сопротивление режиму Асада. Сотни различных повстанческих групп собрались вместе и создали Свободную сирийскую армию, ССА, и начали готовиться к войне. Большинство были совсем молодые и неопытные, но вскоре к ССА примкнули разочаровавшиеся солдаты армии Асада. В репортажах говорилось даже о высших армейских чинах, которые перешли в ССА. Курды к ССА не присоединились, потому что у нас были свои военные подразделения, Отряды народной самообороны.

В ответ на это Асад усилил репрессии. Большая часть его вооруженных сил в начале тех событий тренировалась в Хомсе, откуда была моя черепашка и где вспыхнул один из первых протестов в нашей стране. Хомс – третий по размеру город в Сирии. Сунниты, шииты, алавиты и христиане жили здесь бок о бок, как и в Алеппо. Люди там не сдавались, хотя шла настоящая война. Например, силы Асада упорно пытались разрушить старый квартал Бабр аль-Амр. В скором времени Хомс прозвали столицей революции.

Мы думали, что, узнав про все эти убийства, западные державы вмешаются, как они это сделали в Ливии. Там была установлена бесполетная зона, чтобы не дать Каддафи использовать военно-воздушные силы против протестующих. В апреле начались бомбардировки таких объектов, как лагерь Каддафи в Триполи. Запад тогда вообще всячески помогал повстанцам. К августу повстанцы захватили Триполи и одержали победу. К октябрю Каддафи был мертв, его поймали, как крысу в норе, и выставили напоказ в морозильной камере. Жестоко? Но он точно так же поступал со своими врагами.

В отличие от Ливии, наша оппозиция была слишком разрозненна, и, казалось, Запад не знал, как ответить. Все иностранцы сбежали из страны, посольства начали в срочном порядке закрываться. К концу 2011 года большая часть страны стала полем боя между армией Асада и силами сопротивления. Мустафа говорил, что образовавшийся в результате всего этого хаос играл на руку его бизнесу, так как ему больше не нужно было платить таможенные сборы, но затем ССА начала организовывать пункты контроля и досмотра, точно так же, как это делал режим. Яба ужасно волновался за Мустафу, поэтому брат не особенно много нам рассказывал.

Смешно, что все эти события казались нам чем-то отдаленным, причем так казалось не только мне, сидящей на пятом этаже дома номер 19 по улице Джорджа Аль-Асвада, но даже Бланду и моим сестрам. Хоть мы и были самым большим городом, Алеппо не присоединился к революции. Может быть, из-за того, что это торговый и индустриальный центр Сирии, и здесь жило много обеспеченных людей; многие из них поддерживали режим, опасаясь за то, что изменения могут повлиять на их бизнес. Еще у нас было много представителей меньшинств – христиане, туркоманы, армяне, ассирийцы, евреи, черкесы, греки и, конечно, курды. Не все были уверены, стоит ли им примыкать к оппозиции, практически полностью состоящей из арабов-суннитов, которые, по слухам, получали поддержку от Саудовской Аравии и Катара. Это было очень странно, как будто существовало два параллельных мира. В стране бушевала революция, каждый день умирали люди, Хомс продолжал превращаться в руины, а в Алеппо люди ходили в кино, ездили на пикники, компании продолжали строить дома, будто ничего и не менялось. Это правда был настоящий абсурд.

Одно хорошее воспоминание из того времени – у меня прекратились приступы астмы.

Алеппо, 2012

Говорят, что историю пишут победители, но одно я не могу понять – почему мы постоянно превозносим злодеев? Что бы они ни совершили, руки у них могут быть по локоть в крови, а мы обсуждаем, какие они харизматичные, какие гениальные лидеры. Когда я училась грамоте, моя третья сестра Нахра снова и снова заставляла меня писать предложения на арабском, и одно из них было «Александр – великий герой». Только потом я узнала, что Александр Македонский был эгоистичным, испорченным мальчишкой, и я почувствовала себя обманутой.

Я с ненавистью воспринимаю тот факт, что я почти ничего не знаю о хороших людях, но знаю все о плохих. Я практически ничего не знаю о жизни Ганди или Нельсона Манделы. Я вообще не знала, кто такой Мандела, пока в Южной Африке не начался Кубок мира, – так почему же я знаю так много о Сталине и Гитлере?

Например, я могу с ходу рассказать, что Гитлер родился 20 апреля 1889 года, что его отца звали Алоис, а мать – Кларой, что она умерла от рака груди и что Гитлер страшно горевал по ней. Затем он хотел стать художником, но венская Академия изящных искусств отказала ему два раза подряд, и он в свою очередь подумал, что это произошло из-за того, что большинство отборочной комиссии состояло из евреев, так и начался холокост. Он был влюблен в свою племянницу Гели, которая наложила на себя руки, когда он ушел от нее, а затем – в Еву Браун, которая совершила самоубийство вместе с ним в бункере в Берлине.

Сталин убил шесть миллионов человек в своих лагерях в результате Большого террора. Режим Гитлера повлек за собой еще больше смертей – 11 миллионов было убито и 17 миллионов стали беженцами…

Я могу рассказать вам только о Сталине и Гитлере, но ничего – о жертвах. Неужели через пятьдесят лет то же самое будет с Асадом? Люди будут помнить все о нем, а не о добрых, благодетельных сирийцах. Мы станем просто цифрами, я, Насрин, Бланд и все остальные, в то время как имя тирана будет высечено в истории. От этой мысли становится жутко.