— 20 лет, — заканчиваю я.

— Да, — смущенно произносит парень. — Как хорошо, что я с тобой встретился. Так, назови мне 3 цвета любимых Стаси. Определимся с гаммой…

— Черный, фиолетовый и серебристый. — не задумываясь отвечаю. Просто знаю, что сочетание этих цветов сводит ее с ума.

— Ох… Ты уверена?

— Абсолютно.

— Ладно, доверюсь. Тогда и фотозону придется делать в этих цветах…Интересно, бывают ли черные пионы… — забубнил Илья. Почему я раньше не замечала, какой он зануда? Да и не такой уж он красивый, как мне казалось. Слишком слащавый. Аж тошнит от его милости. Какой же дурой я была.

— Можешь добавить черные лилии. Она оценит, — прерываю его размышления вслух.

— Отлично! — потирает ладони. — а ты не знаешь случайно, какой у нее размер пальца?

— Безымянного?

— Ну, нет. Безымянного рано, наверно.

— Шестнадцать с половиной бери — не ошибешься.

— Запомнил. Паш, неужели ты так хорошо знаешь Стасю? — Илья склоняет голову набок.

— Я дружу с ней больше половины свой жизни. И знаю о ней ВСЁ.- в точности повторяю движение его головы.

— Ладно, тогда еще подскажи, какую музыку выбрать и с какой начинкой торт?

Илья мучал меня допросом еще коло часа, после чего предложил подвезти до дому. Предложения я приняла, потому как нещадно разболелась голова от нудячества своей бывшей любви. Как же я не завидую Стасе.

Мой мучитель вышел проводить меня до калитки, а на прощение сказал около двухсот раз "спасибо" и даже обнял. Чем очень удивил меня и еще раз дал возможность удостовериться, что чувства к нему мертвы, как камень.

Домой захожу без сил. И их не столько отнял Илья, сколько бешеный ритм города, от которого я успела отвыкнуть за два месяца. Чувствую, в конце лета мне будет тяжелее, чем я думала.

Первым делом, как только я пришла — приняла душ, чтоб смыть эту городскую пыль с себя. Затем решила позвонить Жене. Но после девяти протяжных гудков в трубке — поняла, что это бесполезно.

Швырнула телефон на кровать и спустилась вниз. За столом уже собралась вся семья. Даже мама. Поужинав в, я снова пошла к себе, в надежде увидеть пропущенный от пропажи своей. Но, увы, телефон предательски молчал. Или предательски молчал Женя.

Ночь прошла просто ужасно. Мне жутко мешал шум города, не хватало свежего воздуха. И еще я почему-то волновалась за Самойлова. Я не слышала его уже больше суток… Может что-то случилось? А я тут лежу и даже не могу помочь ему. Злюсь на себя. Не пойму почему, но злюсь.

***

Утром, я ощущала себя избитой собакой. Хотелось жутко спать, но мысль о том, что сегодня я увижу Женю, лелеяла мою душу. Наспех позавтракав, я понеслась утрамбовывать обратно свои вещи в машину. Бабушка оценила мое поведение улыбкой и покачиванием головы, а папа с мамой — непонимающим взглядом.

Четыре часа дороги длились, как никогда, долго. И когда я увидела родные очертания деревушки, была готова визжать от радости и целовать каждый кустик и каждое дерево.

— Пойдемте сначала я напою вас чаем, а потом уже езжайте, — командует бабушка.

— Хорошо, мам, — неохотно соглашается моя мама.

— Я пойду к Аллке схожу, — нагло вру я. Никакая Алла меня сейчас не интересует.

— Ну, приходите на чай, — предлагает папа.

— Угу, — киваю я.

— Ой, Пашечка. — бабушка подходит ко мне и следит за тем, чтоб родители отошли на безопасное расстояние и не услышали нас. — Совсем забыла сказать, что вчера мне звонила наша соседка тетя Маша. — при упоминании мамы Жени у меня чаще забилось сердце. — Женя спрашивал ваш городской адрес.

— И ты сказала? — удивляюсь.

— А не нужно было?

— Нужно было, — задумчиво протягиваю я, — ладно, ба. Скоро приду.

Бабушка заходит во двор, я жду пока она скроется в доме, затем направляюсь к Жениному дома. Его родители сейчас на работе, поэтому нам удастся поговорить.

Интересно, зачем ему мой адрес? Может, хотел приехать? Тогда почему не позвонил? И не приехал… Странно это. Неуверенно пересекаю двор. Всегда чувствую себя неловко на его территории. Подхожу к двери, только собираюсь постучаться, как слышу из дома женский смех.

Это точно не тети Маши. И не Карины, естественно. Любопытство берет надо мной верх, и я тихо открываю дверь и бесшумно вхожу. Смех и голоса доносятся из Жениной комнаты.

Хозяйку противного смеха гиены узнала сразу — Света. Я не могла ошибаться. По словам, по хихиканью было понятно, что они не в карты играют. Горло сковывают слезы. В груди разрастается тупая боль, пробирающаяся в каждую клеточку моего тела. Хочется бежать. Но я не спешу уходить. Мне нужно увидеть это, чтоб навсегда отрезало.