Ни одно дородовое обследование не смогло выявить у плода трисомию. Шок был ужасным, обескураженная мать не могла даже плакать. Дом погрузился в тишину. Все страдали молча, занимаясь лишь необходимыми домашними делами. Пять месяцев спустя мальчик-родственник вместе с родителями пришел в гости в этот дом, увидел ребенка и обратился к его матери со следующими словами: «Похоже, у вас в семье появился монгол. Кстати, у нас в школе есть одна китаянка. У них всех косые глаза». [54] Родители попытались заставить ребенка замолчать, но слово не воробей, и было уже слишком поздно. Мать малыша-инвалида неожиданно засмеялась над этими странными словами ребенка, связавшего образ страдающего трисомией с симпатичной китаянкой, отчего тот приобрел неожиданную репрезентацию. Впервые с момента рождения малыш увидел над собой чью-то улыбку.

Эксперименты показывают нам действенную силу обмена улыбками. [55] Адресуя нам улыбку, наш собеседник показывает, что произносимая им фраза содержит юмор, и, будучи брошенной в болезненную среду, она способна неожиданно вызвать эмоциональную транзакцию, как произошло в случае матери малыша-инвалида и ее ребенка. Юмор, как фактор обеспечения устойчивости, не означает необходимость насмехаться над жертвой или высмеивать переживаемые ею страдания. Неожиданное смещение болезненной репрезентации на периферию сознания помогает пережившему травму немного облегчить ее тяжесть, взглянуть на вещи иначе и, наконец, реконструировать саму репрезентацию. Это не означает, что травма уходит – ребенок все равно останется больным, однако теперь окружающие будут смотреть на него иначе, снова появятся улыбки, которые будут отныне сопровождать его развитие. Именно в этом смысле можно утверждать, что юмор способствует выработке устойчивости. Разделенная с кем-либо улыбка вызывает эффект эмоционального договора, ведет куда-то в глубину внутреннего мира, помогая ребенку лучше узнавать других людей. Следовательно, речь не идет о нелепом комике, высмеивающем, доводя до крайности, некоторые людские черты. Когда философ помпезно рассуждает о каком-либо предмете, но при этом его ширинка расстегнута, комичность ситуации противоречит самому факту рассказа. Подобное противопоставление придает ситуации гротескный характер, отчего оратор начинает выглядеть забавно. Что касается юмора, то здесь речь идет о простом сдвиге, неожиданном изменении репрезентации, что вызывает скорее поэтический, нежели карикатурный эффект. Когда двоюродный брат сравнил ребенка, страдающего от трисомии, с маленьким монголом, его выпад был лишен злобы, однако тот небольшой семантический сдвиг, который заключало в себе подобное сравнение, не только уменьшил груз страданий, но и открыл способ иного восприятия реальности. Чтобы прекратить взрывы смеха, напыщенному философу достаточно застегнуть случайно расстегнувшуюся ширинку; юмор мальчика показал окружающим, что можно совершенно иначе посмотреть на случившееся с ними несчастье. Неожиданность перемены взгляда доказывает, что проблема вполне может эволюционировать благодаря только что зародившемуся чувству надежды. Мятеж юмора приоткрыл дверь из тюрьмы травматизма.

Отсутствие возможности обмениваться юмором увеличивает эмоциональную дистанцию с тем, кто не понимает этот юмор. Диктаторы, полагающие, что их идеи будут беспрекословно поддерживаться массами, лишены чувства юмора. Между смеющимися над одним и тем же сюжетом возникает что-то вроде эмоционального соучастия, но если кто-либо лишен чувства юмора и не смеется вместе с прочими, то ему начинает казаться, что остальные смеются над ним. В Любляне я с удивлением увидел на перекрестках и в городских садах бюсты Наполеона; сопровождавшая меня переводчица объяснила, что словенцы превозносят его, поскольку тот сохранил их язык. Мне очень понравилась красота этого города, разнообразие его оттенков, смесь австрийских костелов и итальянских дворцов, кроме того, я был удивлен невероятными размерами массивного, вычурного здания с множеством окон. Когда гид пояснила, что это – тюрьма, я очень удивился тому, какое количество неохраняемых окон и дверей выходит прямо на улицу. Девушка ответила: «При старом режиме за тюрьмами наблюдать было вовсе не сложно, поскольку в них было больше свободы, чем за их стенами».

Даже если речь не идет о тирании, нередко случается так, что в официальных учреждениях юмор понимают далеко не все. В больнице, например, врачи шутят между собой, но не с больными. В старой, прежней школе учителей коробило, если ребенок начинал их дразнить; я неоднократно слышал, как многие преподаватели требовали от своих студентов, чтобы те «прекратили улыбаться», – отличное доказательство того, что они чувствовали себя так, будто на них нацелено оружие, а не рассматривали эти улыбки как возможность единения с аудиторией.

В нынешней школе многие преподаватели больше не воспринимают проявления детского юмора как нечто вроде богохульства, зачастую они даже вступают в шутливую игру с ребенком. А иногда «злополучный» ребенок обретает в школе особую площадку для своих игр, а одноклассники становятся зрителями в его маленьком театре. Подобная стратегия социализации позволяет избежать ярлыка жертвы и сострадания со стороны взрослых. Более того, таким школьникам удается выстроить со своими сверстниками связи, основывающиеся на симпатии и уважении.

Малыш Людо все время грустил оттого, что его мать была алкоголиком, а отец, – «легким на реме шок». [56] Школа была единственным хорошим в его жизни местом, где с ним обращались вежливо. Людо постоянно заставлял своих товарищей смеяться, и его школьный учитель рекомендовал ему записаться в театральную студию. Сегодня Людо сам стал учителем и вновь объясняет, что если бы преподаватель заставил его в тот момент молчать, то из его жизни исчез бы самый ценный фактор, способствующий обретению устойчивости. Именно этот фактор удержал его в мире, где не было алкоголя, тоски и ремня.

Когда ребенок оказывается пленником палача, возможность установления между ним и его мучителем стыдливой, искаженной связи превышает девяносто процентов вместо обычных двадцати. Если ребенок встречает хотя бы одного человека, которого он начинает любить, возникает другая – успокаивающая – связь, и эта цифра поднимается до шестидесяти процентов. [57] В ситуации страдания малейшее проявление человечности сверхдрагоценно, поскольку оно рождает надежду, позволяющую преодолеть все противоречивые обстоятельства сложившейся ситуации. Враждебность мира более не является непреложной, только что сквозь тьму забрезжил лучик света.

Вот почему в ситуации межчеловеческих катастроф любой признак гуманности имеет большое значение. Чашка кофе, предложенная во время военных действий, воспринимается эмоционально не так, как та же самая чашка, предложенная в мирное время. Возникновение проблеска устойчивости зависит от того, как организована среда, которая не только способствует увеличению продолжительности жизни человека, но и задает этой жизни правильное направление. Тот, кто перенес травму, может всю оставшуюся часть жизни провести в состоянии агонии, если не встретит на своем пути нужного человека. Точно так же он может научиться ненавидеть или искать в своем окружении малейшие намеки, провоцирующие рецидив. Часто он становится особенно внимательным к самым незначительным проявлениям нежности или человечности, демонстрируемым агрессором.