Любой рассказ – это попытка легальной защиты. Когда мы думаем о нашем прошлом, мы пытаемся переосмыслить его. [7] Достаточно адресовать нашу историю окружающим, чтобы изменить их отношение к нам, чтобы не чувствовать себя так, как прежде: «Я ни в чем не виновата, несмотря на то что именно я думала об этом раньше; я горжусь историей семьи, хотя прежде мне было стыдно; я радуюсь, хоть раньше испытывала грусть».

Любой рассказ – это попытка освобождения. «Я с удовольствием разделял те слова, которые произносили другие дети, рассказывая о своих отцах, – говорит Пьеро. – Я верил, что мой отец покрыл себя славой, а когда узнал, что он был предателем, я был просто оглушен этим, и так сильно, что замолчал на много лет. Сегодня я воспринимаю отца другим. Представляю его слабым, тщеславным, презираемым всеми и… думаю о нем с нежностью. Все знали правду, но никто не рискнул разрушить тот образ, который создала моя мать. Когда в префектуре мне показали документ, в котором говорилось, что он приказал расстрелять четырнадцать своих друзей детства, я как будто умер. Но когда я попытался понять эту ситуацию, малая толика жизни вернулась ко мне. Думаю, мое страдание немного уменьшится, когда я смогу поговорить об этой ситуации с кем-нибудь, кто имеет похожий опыт».

Пьеро по-новому взглянул на свое прошлое, попытался освободиться от влияния чужих историй о тех славных подвигах, которые наперебой пересказывали друзья его детства, и от шока, вызванного прочтением документов. Отважившись узнать больше о противостоянии участников движения Сопротивления и коллаборационистов, он почувствовал себя свободнее. Сегодня Пьеро решает, какой должна быть его собственная история.

Рассказ – это не возвращение к прошлому, это попытка примириться с собственной историей. Мы по-новому создаем образы, выстраиваем связи между событиями, пытаемся сделать так, чтобы несправедливо нанесенная нам рана затянулась. Сочинение рассказа о себе самом заполняет пустоту, связанную с нашим происхождением и волнующую нас. Брошенный ребенок не знает, кто его настоящие родители, и в его воображении возникает невероятное представление об отце и матери; целая пропасть отделяет его от собственных корней! Если ребенок попадает в стабильную приемную семью, он начинает соотносить себя с родителями и предыдущими поколениями новой семьи. Со временем он распространяет историю своей жизни на период, предшествующий его рождению, и встраивает в общее повествование события этого периода, стремясь доказать свою принадлежность к новой семье и тем самым объяснить свои чувства. Испытывая грусть, он начинает заглядывать в те давние времена, где может крыться объяснение нынешней ситуации, а когда радуется, то ищет другие факты – тоже не менее подлинные, чем все остальные, но придающие прошлому тот правильный смысл, которым объясняется настоящее.

Мадам Мель купила небольшую квартиру рядом с рыбным рынком в Тулоне. И потом очень долго рассказывала, что «была вне себя от счастья», когда слышала, как в четыре часа утра оживают прилавки и в окно врывается запах моря. Но неожиданно погрузившись в состояние уныния и меланхолии, она могла заявить, что очень страдает от шума, производимого торговцами рыбой на рассвете, и мучается от рыбной вони. Таким образом, ее воспоминания приобретали различную окраску в зависимости от настроения.

Собственно, это означает, что любой рассказ правдив, как правдивы старинные описания химер: тело быка, орлиные крылья, львиные лапы. По сути, все это описание – сущая правда, однако самого зверя не существует в природе! Я должен был бы написать так: все это частично верно, но само животное – плод вымысла. Или так: все части сами по себе вполне могут существовать (то есть «я никогда не лгал, рассказывая о своих воспоминаниях, однако в зависимости от настроения выставлял напоказ одни эпизоды и прятал другие, то есть создавал химер по собственному усмотрению»).

Наше представление о самих себе является химерой, волшебным зверем. Он придает смысл нашему существованию, определяет содержание наших ожиданий и наших страхов. Химера превращает нашу жизнь в шедевр, пьесу, театр воспоминаний, эмоций, образов и фраз, из которых мы в итоге и состоим.

У людей без истории душа пребывает в состоянии смятения. Не имея воспоминаний и не понимая, в чем состоит смысл их существования, они оказываются подчинены настоящему, как наркоман, испытывающий счастье лишь в момент принятия наркотика. Не имея памяти, мы становимся никем, а боясь прошлого, позволяем нашей собственной тени заманить нас в ловушку.

Единственный способ сохранить относительную независимость – создать химеру, театрализованную самопрезентацию, наполнив ее обладающими гипнотической силой неожиданностями, сделать это с любовью к причудливым поворотам сюжета, способным невероятным образом разнообразить историю нашей жизни. Именно поэтому такая история граничит с травматизмом, разрывом шаблона. Не имей мы ссадин, полученных когда-то прежде, мы бы полагали, что вся жизнь – рутина, писали «биографии, состоящие из белых страниц», [8] и реальность, лишенная риторики, заставила бы нашу психику пребывать в состоянии летаргии.

К счастью, наши собственные химеры превращают жизнь в приключенческие романы. Мы играем в наше прошлое и в конце концов составляем из него правдоподобный рассказ. И, как любое живое существо, химеры могут эволюционировать, принимать в зависимости от ситуации различные формы, подстраиваться под тех, кого мы встречаем на своем пути, и под те культурные контексты, в которых мы пребываем.

Историческая правда имеет не ту же природу, что правда художественная, очаровывающая или угнетающая нас. Неожиданная находка в каком-нибудь архиве, случайное свидетельство порождают историческую химеру, живущую до тех пор, пока другой документ или другое свидетельство не изменит ее облик. Любой такой зверь кажется незыблемым, поскольку его внешний вид основывается на подлинных свидетельствах. Но любая новая информация меняет его привычный облик.

Химера рассказывания более динамична: радостна она или печальна, неважно – она неизменно спешит навстречу другим, стремясь поведать им свою историю. Однако манера других реагировать на этот рассказ меняет стиль повествования. Так окружение начинает понемногу невольно участвовать в создании автобиографического рассказа! И однажды случается событие, которое мы используем, чтобы отпустить поводья нашей химеры-репрезентации и принять на себя режиссуру спектаклем нашего существования. В этот момент мы оказываемся способны менять свои чувства под влиянием новой самопрезентации.