По первому у меня твердое убеждение, что автором записки является Виталий Горохов, Стручок. Фото записки и письма нашим НТО сделаны выше всех похвал. Я ж видел их залитыми кровью — ни черта не разберешь. А по фоткам — ну, просто чистовик! Так вот: не надо быть графологом, чтобы с ходу понять — записка написана полудетским почерком человека, еще недавно водившего пером номер восемьдесят шесть по линованной бумаге.

Думаю, что в своих путешествиях по Рижской линии Стручок отыскал неизвестного третьего и передал ему по просьбе Цыгана или письмо, или устное предложение о встрече. Я уже говорил, как запуган, по словам Геннадия Иванюка, Стручок. Еще бы! Меж двух огней попал.

— Пропадет, блатарь сопливый, — пожалел Стручка Смирнов.

— Пропадет! — согласился Казарян и продолжил: — Теперь о том, кто согласился на свидание. Фигурантов по меховому делу, по сути, осталось двое: Куркуль и Столб.

— Столб, — поправил Смирнов, — Куркуль отпадает. Их со Стручком визит к Шульгину — подтверждение, что они — в одной команде с Цыганом.

— Именно об этом я и хотел сказать. Команда всеми правдами и неправдами стремится узнать, где Столб. Зачем? Единственный ответ: по твердому убеждению Куркуля и Цыгана Столб совершил в свое время отначку похищенного. Столб догадывается об этом, соглашается на свидание, заманивает самого активного и опасного из команды, Цыгана, в укромное место и ликвидирует его. По записке у меня все.

— Подожди. Почему неглупый и осторожный Цыган пошел в это укромное место?

— Точно, Саня! — с лету поймал смирновскую догадку хитрый Казарян. — Тайником заманил, ямой, которая в этих катакомбах.

— Нету там ни хрена, — сказал Смирнов, — хотя еще разок посмотреть не мешает. Пусть ребятки для практики займутся. И не убивать он его вел. Столб о чем-то хотел поговорить с Цыганом, договориться. Если только убить, чего проще. О чем он хотел говорить с Цыганом, о ком?

— Работенка, — мрачно резюмировал Смирнов.

— О письме давайте, — вставил наконец Ларионов.

— Роман, прочти его еще раз вслух, — попросил Смирнов.

Роман взял из справки скрюченную, как кусок засохшего сыра, фотокопию и прочел:

— «Ромка, родной! Нет ни дня, минуты, нет ни секунды, чтобы я о тебе не думала. И ты должен так, потому что мы все равно обязательно будем вместе. Он уговорил меня, что пока нам с тобой лучше не видеться, но я последнее время сомневаюсь в этом. Рома, я стала его бояться. Вроде бы он желает нам добра, но мне все равно страшно. А может, я просто дура? Не умею писать письма, да я и не писала их никому. Живу себе помаленьку, с местными ни с кем не дружу, гуляю одна, хожу поезда встречать. Знаю, что ты не можешь приехать, а все равно встречаю и надеюсь. Он мне про Леньку сказал, с ухмылочкой так сказал, а я заплакала. Какой бы ни был этот Ленька, а все же я на него зла не держу. Ты, пожалуйста, не ревнуй к покойнику. Писать больше не о чем. Люблю тебя и хочу, хочу, хочу увидеть тебя как можно скорее. Твоя, вся твоя Ри».

— Черт-те что, — подумав, сказал Сергей. — Имечко тоже Ри.

— Что же ты понял? — спросил Смирнов.

— Во-первых, не из дамочек — постоянного контингента Цыгана. Девица, и молодая девица. Импульсивна, я бы сказал, экзальтирована, из допустимо интеллигентной семьи, но воспитания крайне небрежного. Влюблена в Цыгана, как кошка.

— А кто это «он»? — поинтересовался Ларионов.

— Чего не скажу, того не скажу, — признался Казарян. Смирнов взял из его рук фотокопию, еще раз просмотрел текст и подытожил раздраженно:

— Сережа, за тобой — все бабские связи Цыгана. Ты, Рома, возглавляешь группу, которая будет прочесывать Рижскую дорогу. Больше пока ничего в башку не приходит. Да, что можете сказать по карманной клади Цыгана и следам?

— Карманная кладь — джентльменский набор маршрутника: тысяча сто двадцать три рубля 65 копеек денег, шикарный бумажник, расческа в серебре, пачка папирос «Тройка», австрийская зажигалка и — смерть бабам — темные очки, — по бумажке перечислил Ларионов. — Из этого ничего не выжмешь: есть только то, что есть. А следы? Какие могут быть особые следы на песке? Так, тени следов.

— Не скажи, Сережа, — не согласился Казарян. — Тени, как ты говоришь, в какой-то степени определяют объект, который их отбрасывает. В данном случае — размер ноги. Очкарики же пишут — ориентировочный размер обуви — сорок четыре — сорок пять. Не меньше. Косвенно подтверждается Столб с его ростом метр восемьдесят семь.

— Согласен, — подтвердил его правоту Ларионов.

— И я согласен, — кивнул Смирнов. — Согласен-то согласен, а что это нам дает? Опять в маету. Да, а где тот парень, Витя, которого за Коммерцией я посылал?

…Паренек Витя — младший лейтенант Виктор Гусляев — явился через полчаса и доложил:

— Еле я его разыскал, товарищ майор.

— Так тащи его сюда!!!

— Я его не смог доставить, товарищ майор, — виновато пояснил Гусляев. — Он в сорок восьмом в предвариловке сидит.

— Как это сидит?! Он что, спятил, чтобы в тюрьму садиться?!

— Был пойман с поличным во время кражи в гастрономе возле метро «Сокол».

— Что украл-то?

— Пытался стащить у гражданки одной из хозяйственной сумки кошелек.