Гриша, естественно тайно от всех, извлёк его из сарая, тщательно, испытывая некоторый трепет, освободил от грязи и земли — и теперь на мальчика из неведомого прошлого слепо смотрели тёмные глазницы... Вооружиться огарком сальной свечи и верёвкой оказалось проще.

Комната, в которой жили братья, помещалась как раз над гостиной пани Бжевской. Гриша знал, что там, у окна, стоит рояль. По вечерам пани Ванда Казимировна обычно музицировала, бравурно исполняя полонезы и мазурки. Всегда в одиночестве. «Под звуки рояля, — говорила пани Ванда, — я уношусь в сладкое минувшее...»

Итак, всё было готово. Оставалось дождаться музыкального вечера.

И он настал. Гриша, сославшись на усталость, отказался идти с Иваном к друзьям. Бархатный тихий июньский вечер укутал Сосновицы, ещё гуще, ещё дурманней запахло жасмином. Мимо редких фонарей бесшумно прошмыгивали тени летучих мышей. Внизу, под окном, возле которого притаился Гриша, мажорно звучал рояль.

Внутри черепа прочно приклеился огарок свечи, сам череп точно по центру привязан к бечёвке. Вспыхнула спичка, и...

И вниз, прямо к открытому окну, из которого лились чарующие звуки рояля, а пани Бжевска, наверное, уже унеслась в сладостную страну грёз и воспоминаний, — прямо к этому окну стал медленно спускаться мерцающий череп, при этом глазницы излучали теперь не тьму, а адский пламень, тонкие, изношенные временем кости смутно-малиново просвечивали, отчётливо были видны зубы...

Вот это адово видение замерло перед открытым в летний вечер окном гостиной. Гриша чуть-чуть подёргал верёвку. Череп плавно закачался, в глазницах заметался живой огонь.

В то же мгновение смолк мажорный музыкальный пассаж, раздался истошный и оглушительный вопль, упало что-то большое и тяжёлое.

Как потом стало известно, бедная пани Бжевская грохнулась в обморок.

Гриша быстро поднял своё изобретение, задул свечу и спрятал череп, края которого были тёплые, как живые... Спрятал его внизу платяного шкафа, прикрыв грязным бельём. Всё было продумано заранее. Разделся, лёг в постель, «заснул».

А внизу, в общей передней, уже слышались голоса, кто-то плакал. Шли к двери комнаты братьев.

Её открыла Екатерина Онуфриевна, пропустила вперёд разгневанных и рыдающих дочерей Ванды Казимировны, сказала:

— Вот, можете убедиться — спит. Да и не способен наш Гриша на такие поступки. Уверяю вас, барышни, привиделось вашей матушке. Бывает.

Так и убедили пани Бжевскую: привиделось.

На следующий день явился в квартиру Ванды Казимировны католический священник, весь в чёрном, кропил углы комнат и окна святой водой, прочитал молитву.

А доля Марыси и её подруг ничуть не улучшилась, всё осталось по-прежнему. Не те, видно, выводы сделала хозяйка швейной мастерской из «явления диавола», как она говорила...

Скоро между Гришей и отцом состоялся такой разговор.

— Проводи-ка меня на работу, Григорий, — сказал Наум Александрович.

Они шли по зелёной улице, под густым шатром каштанов.

— Твой поступок глуп, жесток и безнравственен, — жёстко говорил отец, положив на плечо мальчика тяжёлую руку.

— Но она издевается, мучает своих работниц! — воскликнул Гриша.

— Да, пани Бжевска эксплуатирует их труд, наживается на нём. Всё это верно. Но она поступает как все, как другие владельцы заводов и фабрик, мастерских, как помещики, нанимающие крестьян для обработки своих земель. Такова система. Политическая и экономическая система Российской империи. И менять надо систему в целом. Понимаешь?

— Понимаю... Но папа! — Гриша даже остановился. — А как же революция? Как же девятьсот пятый год? Ведь — война, баррикады. «Смерть капиталистам!» Я сам видел такой лозунг на демонстрации.

— Правильно! Это когда революция. — Голос отца звучал убеждённо. — Когда народ не может добиться своих целей мирным путём, когда правительство, правящие классы отказываются идти на сотрудничество с людьми, не ищут компромиссных решений. И остаётся одно средство — революция, кровавый и тяжкий путь к цели. А у революции свои законы. Но в мирное время мы не можем прибегать к насилию, к беззаконным действиям. Конечно, твой поступок скорее детская шалость. Но представь: у пани Бжевской слабое сердце. Она могла просто умереть от испуга. Ты придумал очень жестокую шутку. И должен тебе сказать, Ванда Казимировна сама по себе вполне порядочный человек, со своими строгими принципами, образованная женщина, честная...

— Честная?! — не выдержал Гриша.

— Да, в тех жизненных правилах, по которым живёт её общество, пани Бжевска — честная... Тебе, сын, предстоит всё это осознать. Что очень важно. Теперь о другом. — Отец помолчал. — Могилы у всех народов священны. И безымянные могилы — тоже. Кто погребён в тех курганах? Мы не знаем...

Но кто бы они ни были — воины, жители города, умершие от чумы или холеры... А такое вполне возможно. Кто бы они ни были, их прах, их останки не предметы для забав. Тем. более для забав жестоких. Уразумей: то, что ты сделал, — кощунство, надругательство над памятью тех, кто там похоронен.