– Потоком времени? – Андрей насторожился, уловив в этих словах возможный намек на обстоятельства, известные лишь ему.

– Назовите иначе, – не стал настаивать лохматый человек. – Назовите наш век шабашем, назовите, если хотите, прологом к светлому будущему.

– А вам самому как кажется?

Лохматый не ответил, он резко обернулся, потому что со скрипом отворилась дверь. В дверях стоял надзиратель. За его спиной виден был еще один.

– Зачем спешить? – спросил лохматый. – Гильотина ждет на рассвете.

– Обед! – объявил надзиратель. – А ну давай от дверей!

Из лохматого словно выпустили воздух. Он сполз по стене и лежал, подогнув ноги, словно чудом избегнул гибели.

– У меня живое воображение, – сказал он. – При всем моем равнодушии к смерти, которая мне, кстати, не грозит, – последовал острый взгляд, словно лохматый проверял, поверили ли ему, – при всем моем стоицизме я не могу не воображать. И знаете, что я вижу? Мрачный зал в тюрьме Консьержери, аристократы, красавицы света, герцоги, архиепископы, генералы, матери семейств – все смотрят на якобинского капрала со списком в руке. Сейчас его губы назовут твое имя…

Заключенные по очереди подходили к двери и принимали от надзирателя миску с супом и ложку. Второй надзиратель внимательно следил, чтобы миски и ложки были возвращены по счету. Андрей и лохматый тоже получили свою порцию. Пожилой усач с отвислым лицом, в морском офицерском кителе без погон, посторонился, освободив край нар, чтобы им было где поесть.

Похлебка была горячая, больше ничего хорошего о ней нельзя было сказать. Но Андрей не чувствовал вкуса. Горячее – было приятно. А вкуса не было.

Лохматый, видя, что Андрей отвернулся от него, обратился к усачу, который уступил им место на койке:

– А вы, если не секрет, почему здесь?

– Я здесь вторые сутки, – сказал усач. – Меня взяли вчера, в облаве… а всех остальных расстреляли!

– Какое варварство! – сказал лохматый, словно речь шла об утопленных котятах. – А вас не расстреляли?

– Они неразборчиво записали мою фамилию, – улыбнулся усач. – А я не стал отзываться – народу в камере было много, суматоха, офицеров увели, а я вот жду второй очереди.

– Может, отпустят? – сказал лохматый.

– Посмотрим – все зависит от того, когда кончится террор.

– Кто-то их должен остановить. Должен что-то сказать Центрофлот! Это же анархия, – сказал Андрей.

– Если это анархия, то она была кому-то нужна, – сказал усач. – Городом правят две сотни матросов, которые вернулись из Ростова. Остальные достаточно пассивны.

– Вот именно это я хотел сказать, – согласился лохматый.

Надзиратели собрали миски и ложки и ушли, заперев камеру.

– А почему вы решили, что их расстреляли? – спросил Андрей усача.

– Об этом весь город знает, – ответил за моряка лохматый.

– Но зачем?

– Не сегодня-завтра в городе возникнет новая сила, – сказал усач. – Я не знаю, кто это будет – Украинская Рада, анархисты, большевики, – они заявят, что вынуждены взять власть, чтобы остановить бесчинства.

– Как вы умно рассуждаете! – воскликнул лохматый и протянул усачу руку: – Елисей. Елисей Евсеевич. Торговый агент.

– Оспенский, не так давно капитан второго ранга, механик на «Георгии Победоносце».

Андрей тоже представился:

– Берестов. Андрей Сергеевич.

У Оспенского это имя не вызвало никакой реакции, но удивило Елисея Евсеевича.

– Берестов? – повторил он. – Просто не может быть!

– А что вас удивило?

– У вас нет тезки?

– По крайней мере я не знаю.

– Правильно, – сказал Оспенский. – Я тоже подумал: почему мне знакома ваша фамилия? Есть Берестов в штабе флота. Я, правда, не знаю, как его зовут. Кажется, лейтенант – он был адъютантом адмирала Колчака.

– Вот именно! – сказал Елисей Евсеевич. – Вот именно. Вам не повезло, молодой человек.

Он улыбнулся, показывая крепкие лошадиные зубы.

– Почему не повезло?

– Когда они узнают, что вы – адъютант Колчака, с вами не будут церемониться.

– Но я не адъютант Колчака! – возразил Андрей. – Да и Колчака, насколько мне известно, давно нет в Севастополе.

– Колчак в Америке, – сказал Оспенский. – Он в безопасности и имеет куда больше шансов, чем все мы, дожить до старости.