– Ваш просто отвратительный.

– Можно подумать, что с получением докторской степени Оксфорда, параллельно я обучался должному приготовлению кофе.

– Одни из нас обладают этим даром. Другие нет. Бедненький вы, всю жизнь давящийся мерзким напитком.

Истон улыбнулся своей ассистентке, устроившейся в напротив стоящем кресле.

– В нашей семье кофе занималась Грейс. По всей видимости, она обладала этим даром, – сказал он. – Американский кофе куда лучше английского. Но в Лондоне она нашла один небольшой магазинчик, торгующий настоящими зернами. Каждое утро Грейс просыпалась пораньше и варила его.

– Она производит впечатление хорошей хозяйки.

Улыбнувшись, Мэри, казалось, поняла, что сказала лишнее.

– Простите, Зак.

– Все в порядке. Очевидно, ни для кого не секрет, что мы с Грейс разошлись. Даже этот придурок Финли в курсе.

Его ассистентку передернуло от отвращения.

– Поверить не могу, что он дошел до отправления всех этих пошлых подарочков, только чтобы подействовать вам на нервы. К тому же облил Нору помоями… Я никогда вам этого не говорила, но мне, правда, нравятся ее книги.

– Мэри, я и представить не мог, что ты разделяла подобные убеждения.

– Не могу сказать, что я разделяла подобные убеждения, но мне нравятся хорошие книги. Романы Сатерлин так и обжигают.

– Ее жизнь и есть самый обжигающий роман, - сказал Истон.

– Вы говорите так, будто это плохо.

– Мэри, книги Норы не единственное, что она продает.

– Да, я наслышана о том, кем она, на самом деле, является. Подумать только, я работала на редактора, сотрудничавшего с самой настоящей Доминой.

– Не просто Доминой. А практикующей Госпожой. Что я не могу принять. Сатерлин полагается об этом писать. Ей не полагается в этом жить.

– Нора пишет не об убийствах, босс. Она не убивает людей, как в книгах, так и в реальной жизни, она просто…

– Избивает их, как в книгах, так и в реальной жизни, - закончил за нее Зак.

– Но им это нравится. Это меньшее зло, нежели убийство и насилие, вы не находите?

– Мэри, ты не возражаешь, что у твоего мужа до встречи с тобой были другие любовницы?

– Конечно, нет. Я и сама не без прошлого.

– А теперь, ответь, стала бы ты возражать, узнав, что они платили ему за секс?

Она рассмеялась сказанному.

– Понимаю, о чем вы говорите. Но все же…

– Я могу это принять, в качестве частной практики между согласными взрослыми людьми. Но делать это с незнакомцами за деньги?

Выдохнув, Мэри закатила глаза.

– Босс, вы, действительно, считаете, что из-за своей личной жизни Сатерлин не заслуживает публикации? Это несколько сурово, вы так не считаете? Дело действительно только в книге?

Истон посмотрел на свою ассистентку.

– Пожалуйста, не передавай этого никому…

– Господи, Зак, я не Жан-Поль. Вы можете сказать мне, что угодно.

– Нора и я… Это выходило за рамки работы.

Мэри кивнула.

– Ясное дело. С начала сотрудничества с Сатерлин, ваше настроение значительно улучшилось. Поэтому вы так злитесь?

– Она солгала мне. Вот, через что я не могу переступить. Она была мне небезразлична. Впервые, со времени нашего с Грейс расставания, я смутно представил себя счастливым. По крайней мере, не несчастным.

– Может, с вами Нора представляла то же самое. Может, поэтому она боялась вам рассказать. Или, может, хотела, чтобы вы видели в ней писательницу, а не, не знаю, персонаж.

Истон вздохнул. Он понимал правдивость этой точки зрения. Только пока он не хотел ее признавать.

– Ответьте мне на один вопрос, босс. Какой, по вашему мнению, главный вид искусства?

– Литература, - без колебаний ответил Зак.
– Художникам и скульпторам требуются определенные ресурсы и техники. Танцорам музыка. Музыкантам инструменты. Литературе не требуется ничего, кроме голоса, чтобы изречь слова или песок, чтобы на нем писать.

Пройдя к стоящему в его кабинете книжному шкафу, Мэри достала три, опубликованные Главным Издательским Домом книги, положила их перед Истоном лицевой стороной вниз, и указала на УТК-штрих коды каждой из них.

– Даже главный вид искусства подлежит продаже, Зак. А вы, являясь гениальным редактором, способствуете увеличению его стоимости.

Истон встретил взгляд Мэри.

– Ты считаешь меня ханжой?

– Ханже…ватым. У бедного, Боннера разбилось сердце, когда вы сообщили ему об отзыве контракта Сатерлин.