Шрифт:
Значит, напрасно Тьен его ругал. Макс Руж не мог сказать точнее, как найти Софи, и направил к Амелии. Или не напрасно: о причинах размолвки, помня бесцеремонность юнца, догадаться нетрудно.
— Все же это больше друзья твоей сестры, — сказал он подростку, отвлекаясь от неприятных рассуждений. — Наверняка у тебя и свои есть.
— Есть. В основном из нашего двора ребята. Раньше еще школьные товарищи навещали, но… сам понимаешь… А сейчас почти каждый день в беседке собираемся. Я, Марк, Винсент… Тея…
— Тея? — Тьен отметил короткую паузу перед последним именем. — Нравится тебе?
— Не знаю. Она хорошая. Веселая. Неглупая. Но я ее уже четыре года не видел. Вдруг она за это время растолстела? Или нос у нее стал длинный, как у ее бабки? Я-то тоже не красавец, но…
— Серьезное дело, — согласился Тьен. — Понятно, что внешность не главное, но и совсем уж с крокодилом гулять неохота.
— Вот именно, — поддакнули из-за ширмы.
— Ничего, напарник. Скоро посмотришь на свою Тею. Доктор сказал…
Мужчина запнулся.
Тревожная струнка, поутру разбудившая нервным дрожанием, натянулась до предела и лопнула, хлестнула по сердцу, подгоняя его гулкие удары.
Вот тебе и предчувствие.
— Люк, прости, я выйду ненадолго. Надо… на воздух.
Голос прозвучал так вымучено, точно ему в самом деле стало плохо.
И да, нужен был воздух.
Сбежав с крыльца, Этьен свернул в проулок между домами, огляделся и, уверившись, что никто его не видит, негромко позвал:
— Эсея. Спускайся, я знаю, что ты здесь.
Через секунду сильфида уже стояла рядом и с видом провинившейся девочки теребила голубой шарфик:
— Давно знаешь?
— С того момента, как вышел из гостиницы. Сегодня я на взводе, замечаю каждую мелочь. А до этого, видимо, на многое не обращал внимания.
Девушка опустила глаза, но шеар готов был поклясться, что сделала она это не от смущения и раскаяния, а для того, чтобы он не увидел, что она и близко не испытывает подобных чувств.
— Разбаловал я тебя, — процедил он раздраженно. — Но с этим потом разберемся. Сейчас есть реальная проблема. Холгер тут. Я почувствовал, когда он открыл проход. Как в тот раз.
…Лишь однажды Холгер вмешался в дела старшего сына открыто.
Это случилось, когда основная часть работы по восстановлению мира была закончена, и народы стихий могли продолжить отстраивать Итериан без помощи шеаров. Тогда Тьен полагал, что в полной мере исполнил свой долг, и скоро вернется домой…
— Итериан — первый из миров великого древа и сильнейший из них. Покуда он жив, пустота не коснется иных миров. Но волны — это не только пустота, это тьма, уберечь от которой все миры, мы не в силах. А тьма — это…
Как правило, война.
Злоба.
Беспричинная ненависть всех ко всем.
Раз уж речь шла о полной ликвидации последствий, нужно было заняться и этим.
Мир, который доверили Тьену, едва удерживался на грани.
Ежедневно, ежечасно, ежеминутно кто-то из его обитателей становился жертвой пробравшейся в души людей тьмы. Да, это был человеческий мир и не так давно, всего лет двести-триста назад, он походил на тот, где третий шеар Итериана родился и жил, и куда он страстно мечтал возвратиться. Потому, наверное, он и боролся за этот чужой и во многом чуждый мир, сколько хватало сил.
И не заметил, когда переступил очередную черту.
Бывший вор и недавний герой примерил на себя роль бога. Сам устанавливал правила и сам нарушал их одно за другим.
Тьму можно уничтожить только светом. Но в этом мире света почти не осталось.
Значит нужно гасить всплески, надеясь, что мрак захлебнется мраком.
Война, загнанная в жесткие рамки.
Четко очерченные территории.
Заранее назначенные жертвы.
Лучше самому управлять тем, что нельзя остановить.
Локализовать конфликт.
Один город вместо целой страны.
Сотня смертей в обмен на тысячу жизней. Тысяча — за миллион. Миллион — за миллиард.
Благая цель, оправдывающая любые средства.
Почти оправдывающая…
Шкатулка, подарок матери-дриады, лежала в принесенных с Итериана вещах, но Тьен уже не помнил, когда открывал ее, чтобы взглянуть на фото. Как в тот раз, оставив в Ли-Рей горящую студию, он не мог вернуться домой, боясь, что принесет с собой грязь и смерть…