Поэтому, оставшись одним-единствен-ным представителем ушедшего домой призыва, я вполне могу рассчитывать на самые разнооб-разные неприятности. Как ни странно, их нет.

Молодых я не трогал. Только, Бога ради, не подумайте, что я был идейным борцом с де-довщиной по соображениям нравственного по-рядка! Конечно, нет. Не мной эта система при-думана, не мне ее менять. Да, в свое время я сполна вкусил свою долю "радостей", которыми окрашена жизнь молодого.

Став стариком, я спокойно пользовался полагающимися "деду" привилегиями. Но мне казалась пришибленной, рабской и убогой сама мысль, что раз меня когда-то погоняли, значит теперь пора выместить зло на молодых.

Уж раз затронута эта тема, нужно выска-заться более широко. Конечно, с точки зрения Комитета солдатских матерей лютые деды ни с того, ни с сего измываются над невинными крошками. Это не совсем так. Есть неписаный кодекс, что и кому полагается по статусу на военной службе. Скажем, старик никогда не бу-дет мыть полы или чистить нужник. А молодой, наоборот, ни в коем случае не может отказаться от подобной работы - это его доля. Если десять человек назначат в наряд на кухню, и среди этих десяти окажется восемь стариков (хотя такого и не бывает), значит двум молодым придется де-лать всю грязную работу, а старики поджарят себе картошечки и будут коротать время за раз-говорами.

Я не говорю о нравственной стороне та-кого порядка. Есть места, где локальный нравс-твенный кодекс существенно отличается от об-щечеловеческого (и армия - далеко не единс-твенное из них). Конечно, случаются, скажем так, неприятности массового характера, напри-мер, поголовная стрижка под ноль всех молодых или закапывание взводом окурка. Но, опять-та-ки, их следует воспринимать, как неприятное яв-ление природы.

Так вот, прежде всего от дедовщины страдают, скажем так, слабые индивидуалисты. Этим несчастным с детства внушили ущербную мысль, будто земной шар вращается вокруг них. И вдруг, неожиданно, выясняется, что не все их любят – что, конечно же, несправедливо. Мало того, оказывается, что большая группа братьев по разуму считает их дерьмом собачьим. Просто так, без особой на то причины!

Такой удар вынести трудно. Подобного склада люди склонны испытывать к себе искрен-нюю и глубокую жалость, подсознательно счи-тая, что это чувство разделяется окружающими. А, жалея себя, они, совершенно логично, пыта-ются переложить свою долю груза на товари-щей. В армии это все видно как на ладони.

И попадают юноши в поле особого вни-мания стариков. Но и это бы еще ничего. Время от времени почти каждому из молодых прихо-дится бывать объектом излишне пристального внимания. Беда в том, что бедолагам не хватает, как бы сказать, упругой сопротивляемости, что ли, чтобы вынести свалившиеся на голову беды без особого внутреннего ущерба. И они ломают-ся.

Причем это никак не связано с личной физической силой. Мне вспоминается один па-рень из нашего взвода - здоровенный, как лось, да еще и боксер. Месяца через два после начала службы он дошел до такого состояния, что его били самые плюгавые маломерки.

Конечно, все сказанное - только мое лич-ное мнение и основано на моем же ограничен-ном личном опыта. Первые полгода достается всем, и это время нужно просто перетерпеть. А если не можешь, ну, извини, брат, я тебе сопли вытирать не буду. Тогда начинается бодяга с са-моубийствами или внезапно открывшимися бо-лезнями, требующими длительного пребывания в госпитале.

Ладно, вернемся к моей эпопее. В своем странном статусе я бываю народу даже кое в чем полезным. Например, одалживаю самоволь-щикам свою виияковскую шинель с курсантски-ми погонами. Дело в том, что на "Выстреле" проходит практику много курсантов. Патруль их не останавливает и вообще курсантов восприни-мают почти как офицеров. Так что моя шинель служит как бы шапкой-невидимкой.

Пролетели два месяца после возвращения с губы. В конце февраля меня останавливает ко-мандир роты и, обдав густым перегаром, сооб-щает: "Все, Скрипников, хватит тебе нам мозги е....ть! Отправили на тебя документы в округ, так что собирайся домой". Капитан решительно отмахнул рукой и пошатнулся.

Неужели все?

Проходит несколько дней - и тишина! Не выдержав, иду к командиру части. Подполковник мямлит, что документы посланы в округ, но до получения ответа он ничего сде-лать не может. На что я говорю:

– Товарищ подполковник, в части пятьсот человек. Ну, кому есть дело, здесь я или меня нету?

– Жди, Скрипников.. Как только придут бумаги, отпустим.
–

Жду.

В конце апреля знакомый парень приво-зит из Москвы мою гражданскую одежду, остав-ленную на сохранение, когда я уходил из ВИИЯ. На радостях тут же переодеваюсь и иду прово-жать его на станцию - просто так, без особой не-обходимости. Ощущение странное. После хэбэ и кирзухи гражданская одежда невиданно лег-кая, совсем невесомая.

Обратно иду через привокзальную пло-щадь. Большие часы на углу показывают около полуночи. Навстречу веселая кампания штат-ских. Поравнявшись с ними, поворачиваю го-лову.... и встречаюсь взглядом со своим коман-диром роты - тоже в штатском! Мать твою за но-гу! Вот же невезуха! Нарочно не придумаешь.

Капитан хватает меня за рукав. Резко убираю руку и продолжаю идти. Бежать бес-смысленно, он бегает, как лось, догонит сразу. Слышу сзади: "Скрипников, стой!"

Иду. Слышу женский смех. Никто, вроде, меня не преследует.