Серебряников помолчал.

– Года четыре назад после длительных манипуляций и размышлений я пришел к выводу, что граница прогиба лежит значительно севернее. Ну, из чего, естественно, следует, что нефть там искать можно и нужно, особенно если учесть, что ухтинской нефти явно не хватает. Мною написано несколько статеек – если хочешь, дам тебе, на досуге прочти, – которые в общем-то были приняты в штыки. Но так как детальная гравиметрическая разведка в тех районах фактически не велась, то меня опровергнуть не сумели, но и я, конечно, ничего доказать не смог. Все четыре года я настаивал на том, чтобы отправить туда экспедицию, но только недавно мне удалось получить разрешение – в самый последний момент, когда все сроки почти прошли. И вот, – Серебряников развел руками, – я и пытаюсь скоропалительно собрать людей и как можно быстрее попасть туда. Это будет только пробный шарик – за одно лето такую территорию, конечно, не обследуешь. Отправляемся пока в наиболее подозрительный район – верховья Печоры и Илыча. Перевалим через Урал и привяжемся к опорной точке к Хулимсунте – это уже в Сибири. Идем, как ты уже знаешь, на лодках, но через Урал их придется тащить волоком. По карте не так уж много – всего около четырех километров, но в действительности, конечно, будет хуже. Даже неизвестно, сумеем ли мы вообще перетащить лодки – места там глухие и безлюдные, никто ничего не знает. В крайнем случае лодки бросим и спустимся на плотах или пойдем пешком... В общем тяжело будет. Боишься? – вдруг спросил Серебряников.

– Не очень, – сказал Андрей.

– А вот я боюсь, – признался Серебряников. – Боюсь, что не сумеем сделать даже это, в общем-то совсем немногое. А если я не привезу никаких результатов, моя первая экспедиция наверняка станет и последней – слишком много у меня противников. То есть не у меня, конечно, а у моей идеи. А идея-то верна, я уже не один год сижу над ней...

Он опять помолчал и внимательно посмотрел на Андрея.

– Дело ведь еще в том, что сам-то я не геофизик, а чистый геолог, да еще и теоретик, гравиметрией не занимался, да и в тайге-то никогда не бывал, – признался он. – Я ведь специалист по Казахстану... Как видишь, у меня немало шансов сесть в лужу. – Он невесело улыбнулся. – Я немножко пугаю тебя, чтобы ты заранее был готов к неприятностям. Но ты, кажется, не из пугливых, а?

– С чего я должен начинать? – спросил Андрей.

– Во-первых, узнать о гравиметрии все, что возможно. И чтобы на меня не надеялся – у меня просто не будет времени заняться ею как следует. Ну, ты-то справишься – ты же все-таки физик. Литературу я подберу, возьмем с собой на всякий случай. Тебе придется первым отправиться туда. Лодки возьмем на месте, а моторы повезем отсюда – там их не достанешь. Моторы новые, а их еще нужно обкатать, хотя бы часов по двадцать каждый. Дам тебе еще кого-нибудь в помощь, все остальные соберутся потом. Добираться будешь так, – Серебряников подвел Андрея к карте, – самолетом до Сыктывкара, оттуда в Троицк-Печорск – тоже самолетом, а там километров шестьдесят вверх по Печоре и по Илычу до Приуральского леспромхоза. Это во-вторых. А о деталях еще поговорим с тобой потом. Ты сегодня едешь домой?

– Да.

– Смотри, Андрей. Ты должен вернуться в Москву пятнадцатого июня – самое позднее. Печально, конечно, уезжать так скоро от молодой жены, да что делать...

– Хорошо, – сказал Андрей. – Я буду вовремя.

Это было через неделю после моего приезда. Маша еще спала, а я лежал тихо и старался не шевелиться, чтобы не разбудить ее.

В комнату вошла Анна Алексеевна, ее мать.

– Дети, вставайте, – сказала она. – Уже почти девять, и завтрак на столе. А мне пора идти.

Маша открыла глаза и, потянувшись ко мне, легонько поцеловала в щеку.

– Мама, имей совесть, – сонным голосом сказала она. – Еще девяти нет, а ты будишь. – Но она уже совсем проснулась.

– Хотела бы я знать, высплюсь ли я когда-нибудь. – Она приподнялась и оперлась на локоть. – Ладно, мам, иди, я сейчас встаю. Все равно у меня такой строгий муж, что не даст долго спать.

Она еще не привыкла к этому слову «муж» и, когда сказала его, взглянула на меня и улыбнулась.

Анна Алексеевна ушла, а Маша опять легла и виновато сказала:

– Еще пять минут, Андрейка... – и обняла меня. Когда же мы, наконец, встали, оказалось, что уже десять.

Маша одевалась и говорила мне:

– Ох, как хочется, чтобы поскорее настало двадцать третье, и чтобы уже ни одного экзамена, и можно было бы ехать к дедушке. Там чудная деревенька, Андрей. Маленькая – домов, наверно, тридцать, не больше, – а рядом лес и чуть дальше – глубокое озеро со смешным названием Олененок. Не Оленье, не Олень, а именно Олененок. Правда, хорошо?

– Да, – сказал я.

Маша замолчала, и когда я обернулся, то увидел, что она смотрит встревоженно.

– Иди-ка сюда, – попросила она, и, когда я застегивал ей платье на спине, она увидела в зеркале мое лицо и спросила: – Что случилось?

Я не ответил, и она села на кровать и устало сказала:

– Ты опять должен ехать, да?

– Да.

Я просто не мог взглянуть на нее и долго разминал сигарету, так что табак высыпался с обоих концов, и я выкинул сигарету в пепельницу и взял другую.

– Пятнадцатого мне нужно быть в Москве. Еду в экспедицию с геофизиками, на Северный Урал... Мне очень нужны деньги, Машенька. Я должен Валентину почти триста рублей.

Она сидела, опустив голову, и медленными движениями разглаживала платье на коленях.

– А знаешь, о чем я подумала сейчас? Что мне надо перенести экзамены, чтобы побыть с тобой эти оставшиеся дни. И только потом пришло в голову, что, наверно, можно сделать так, чтобы ты совсем не ехал. Как будто я заранее смирилась с тем, что ты должен уехать, еще не зная об этом.

Она вопросительно посмотрела на меня.

– А тебе действительно необходимо ехать?

– Да.

– Но ведь можно сделать как-то по-другому. Ты мог бы работать здесь, у папы на заводе, или в Москве, а я приехала бы к тебе. Можно и совсем обойтись без работы – я знаю, что у папы есть деньги, и ты бы мог взять у него...