Шрифт:
— Не обманывай себя, брат, — покачал головой старик, — глубоко меня ранил тать, не выжить мне…
…Дивно как-то. Раньше я видел грядущее лишь урывками, а теперь все, что будет с вами, перед моим взором проходит…
Ты, Петр, выстроишь Сечь, равной коей не было на земле, и с ней возродится наш вольный край!..
— Что несет сей схизматик? — прервал речь раненого Кшиштоф. — Похоже, он бредит!
Глаза Тура заволокло мутной пеленой, но спустя мгновение голос его прозвучал громко и отчетливо.
…- Еще я видел, Дмитрий… ты будешь вместе с княжной…
…Господь не даст вам разлучиться. Многое придется вынести, но вы одолеете все препоны…
…А мне пора… Христина, дети ждут меня… — на миг лицо казака осветилось тихой радостью, словно в последние мгновения жизни он видел тех, с кем ему вновь предстояло встретиться в чертогах вечности, — прощайте!..
Веки Тура дрогнули, и лицо приняло то скорбное и торжественное выражение, какое Дмитрию приходилось видеть на ликах великомучеников.
В глазах Газды стояли слезы. Не лучше чувствовал себя и Бутурлин. За то время, что они провели вместе, он успел полюбить сурового седоусого старца. Теперь, когда смерть унесла его, в душе у боярина было так же холодно и пусто, как в тот день, когда погибла его семья.
— Он умер за всех вас, — произнес, наконец, Газда, поднимая на Воеводу горящие, точно угли, глаза, — не смейте марать его память! Слышите, не смейте!
Жолнежи подавленно молчали. Мало кто из них верил в причастность казаков к освобождению пленного татя, но перечить Кшиштофу они не смели и, зная его вспыльчивый нрав, мысленно готовились к приказу зарубить дерзкого бунтаря.
Однако, Кшиштоф, к всеобщему удивлению, лишь отвернулся от Газды, пропустив его гневные слова мимо ушей.
— Воевода, Тура нужно отпеть и похоронить, — разорвал неловкое молчание Бутурлин.
— Хорони, если тебе нужно! — проворчал Самборский Владыка. — Только вот как ты его отпевать будешь? В сей глуши и католического ксендза не найти, не говоря уже о попе-схизмаике!
— Тогда дай мне хотя бы прочитать отходную молитву по православному обряду. Я некогда учился на священника, так что, канон знаю.
— Ты? На священника? — изумленно поднял брови Воевода. — Впрочем, я не удивлен. Так поднатаскать в риторике тебя могли лишь попы…
Дмитрий опустился на колени пред телом мертвого казака и стал читать отходную. Он молил Господа упокоить душу его раба Василия и дать ему встретиться с теми, о ком он тосковал долгие годы разлуки. Боярин знал, что, не будучи рукоположен в сан, не сможет отправлять службу, как должно, но уж лучше так, чем никак…
Он едва успел закончить молитву, как Воевода вспомнил о мертвом сыне Харальда.
— Эй, вы все! — крикнул он своим подчиненным. — Немедленно сыщите и приведите ко мне хромого. Хотелось бы узнать, что делал ночью в конюшне его сын, и почему он обут в сапоги польского жолнежа!
ГЛАВА№ 53
Харальд Магнуссен давно уже не испытывал такой тревоги, как этой ночью. Предчувствие беды не давало корчмарю сомкнуть глаз до рассвета, и когда он услышал шум во дворе, то понял: оно его не обмануло. Какие-то неведомые силы вклинились в замысел тевтонского Командора и помешали Волкичу уйти на свободу.
Для Харальда не имело значения, живым или мертвым возьмут татя польские стражники. В любом случае Воевода догадается, что пленнику помогли бежать, и подозрение в пособничестве падет, в первую очередь, на них с сыном.
Грядущее Олафа для Харальда было смыслом жизни, и, едва заслышав долетающий с улицы шум, он сразу же вспомнил о нем. Сына нужно было срочно найти, чтобы вместе с ним по заранее вырытому ходу бежать в лес.
При иных обстоятельствах Харальд не решился бы на побег зимой. Но теперь над ним и его наследником нависла опасность серьезнее зимней стужи, и она не оставляла бывшему пирату выбора.
Посему он поспешил к сыну со всей быстротой, на которую был способен при своем увечье. Но в доме он Олафа не нашел.
Каморка юноши пустовала, не было его и на чердаке, где он часто спал, зарывшись в сено.
Вначале Харальд решил, что Олаф, заслышав снаружи избы шум, выбежал на двор, но, увидев на полу его старые башмаки, понял, что ошибся. Каким бы сильным ни было любопытство Олафа, оно не заставило бы его выскочить на мороз босиком.
Нет, случилось что-то другое, что-то, чего Харальд не мог понять. Случайно его взгляд упал на неплотно прикрытую крышку сундука, где хранились новая одежда и обувь.