А значит, и новая жизнь на руинах СССР грядёт неминуемо – супруга Вадима, а перед этим сосед, здесь были стопроцентно правы. Какая она будет? – Бог весть. Поди, узнай её заранее… Но к этой грядущей жизни, стремительно приближавшейся, хочешь, не хочешь, а надо было начинать готовиться загодя: психологически, в первую очередь, и социально. А для этого надо было осмелиться – и послать к чертям прежнюю привычную жизнь, знакомую, комфортную и счастливую, которую эти отчаянные и порядочные, но недалёкие гэкачеписты пытались, но не смогли защитить, и которая теперь на глазах, как водица из решета, утекала…

И первый самостоятельный шаг, на который решился Стеблов после проигрыша патриотов-путчистов, было твёрдое намерение уволиться, наконец, из НИИАПа – где он психологически просто уже не мог находиться из-за творившегося там бардака, где ему ужасно осточертело всё и обрыдло. Уволиться – и на вольные хлеба податься, дать нервам и душе успокоиться и отдохнуть, сбросить накопившееся напряжение. Ибо числиться старшим научным сотрудником со средним ежемесячным заработком в 500 рублей и ничего не делать вот уже больше года, слоняться по тёмным углам без всякого шанса оттуда выбраться ему становилось невыносимо. Поэтому решение это – уйти – спонтанным и необдуманным не было, зрело давно: ещё с середины 90-го года Стеблов себе новое место работы втайне подыскивал, с нужными людьми встречался, делал в разные места звонки.

Сердце ему подсказывало математику пойти преподавать в институт, что многие его товарищи-аспиранты и делали, и были счастливы, по их словам, на этом образовательном поприще. Уже даже и место тёплое тёща ему нашла в центре столицы. Жила она на “Новослободской”, на улице Готвальда (ныне Чаянова) в 16-м доме, расположенном прямо напротив бывшей ВПШ, где первые несколько семейных лет жил и Вадим с молодой женою (до того, как купил себе в Строгино кооперативную квартиру). Работала Клавдия Николаевна (тёща) заведующей аптекой на Селезнёвке, рядом с театром Советской Армии, – микрорайоне элитном, блатном, населённом крутыми дядями и тётями по преимуществу. Ввиду чего она имела многочисленные знакомства из-за дефицита хороших лекарств, хронического при коммунистах. Так вот, одним из её постоянных клиентов был проректор Московского химико-технологического института им.Менделеева, что на Миуссах, у которого серьёзно болела жена и который в аптеке тёщиной можно сказать “прописался”. К нему-то однажды она и обратилась с просьбой трудоустроить затосковавшего от безделья зятя, помочь род занятий тому поменять, на что проректор с готовностью и откликнулся.

Несколько раз с ним встречался Стеблов, обо всём вроде бы договорился. И всё его на новом месте устраивало, главное: и график работы не обременительный, и то, что математический анализ он должен будет преподавать, который он хорошо знал и любил ещё со студенческих лет, с первых двух общеобразовательных университетских курсов. Одна серьёзная проблема была – деньги, которые при предполагаемом переходе он терял бы вдвое почти в сравнение с прежними заработками. А сажать на голодный паёк семью, привыкшую уже к сытой и широкой жизни, не очень-то и хотелось.

Это-то Стеблова и удерживало, главным образом, от перехода на новое место работы. Потому он долго так и тянул: всё прикидывал и выгадывал, надбавок лишних к окладу просил, – чем в итоге проректора и обидел. Сделка их сорвалась. Как не состоялась и заманчивая карьера преподавательская…

И к своему университетскому научному руководителю он ездил несколько раз с подобной же просьбой, Свирежеву Юрию Михайловичу, что, помимо профессорско-преподавательской деятельности в МГУ, ещё и заведовал лабораторией в МИАНе, был крупным советским учёным в области математической экологии, продолжателем дела Н.В.Тимофеева-Ресовского. С ним, Свирежевым, Вадим хорошо расстался после защиты кандидатской, время от времени перезванивался даже, по душам беседовал, научные и околонаучные новости обсуждал.

Но и там всё упиралось в низкие академические заработки, катастрофические низкие в сравнение с заработками советских инженеров-оборонщиков, на которые, опять-таки, не хватало сил перейти. И разговор их душевный, предельно честный и искренний, ничем, увы, в плане будущего совместного творчества не заканчивался, в воздухе повисал – ждал момента особого или случая…

Зато уж после разгрома ГКЧП Судьба подарила Вадиму шанс кардинально поменять профессию на другую, самую что ни на есть для новой жизни престижную и подходящую – начинающим предпринимателем стать, коммерсантом, как тогда говорили. А если поточнее и попонятнее – начать торговать на столичных многолюдных улицах импортными сигаретами и жвачкой, только-только тогда появившимися в Москве, которые шли на “ура”, как хлеб в голодные годы.

Произошло сие знаменательное событие так, если генезиса его кратко коснуться. Инициатором такой перемены решительной и крутой стал всё тот же сосед Николай, брат которого, профессиональный торгаш, выпускник Плехановки, перестройку горбачёвскую сразу же и всей душою принял, долго задумываться не стал о правде и смысле жизни – организовал свой собственный кооператив по торговле европейской и турецкой жвачкой, пивом баночным и сигаретами. Сначала сам за границу ездил с друзьями какое-то время, привозил душистую, но абсолютно пустую резинку мешками в Москву, сигареты коробками, пиво контейнерами, и с женой продавал потом это всё у метро с лотков, и очень даже успешно.

В конце бесславного, в целом, правления Горбачева это можно было делать легко и свободно: разрешение на торговлю, согласно закону о кооперации, выдавали в два счёта столичные коррумпированные чиновники за небольшую мзду. А налогово-фискальных органов тогда ещё не существовало, совсем: их только планировали ещё создавать, только нужных людей подыскивали и правила их работы писали сонные чиновники министерств, не успевавшие за стремительно-развивавшейся жизнью.

И милиция к первым кооператорам особо-то не лезла с поборами и крышеванием, по незнанию побаивалась ещё их, как и всего нового и диковинного. Да и совестью, верностью делу и долгу, незамаранной репутацией тогда ещё дорожили служители правопорядка, сохраняя чистоту рядов в правоохранительных органах со сталинских славных времён, когда честь офицерская, мужественность и доблесть не были пустым звуком для тамошних рядовых, сержантов и офицеров.