И голос свекрови в этот момент звучит беспристрастно и холодно. Ни капли теплоты или нежности. Но какой ей прок от того, что «в любой семье случаются такие ссоры» или «откуда ей было знать»? Однако… Хоть и с трудом, хоть и ценой титанических усилий, Дафния пытается как-то держать себя в руках, чтобы окончательно не погрузиться в пучину отчаяния.

Щёлкнул тостер, выдавая порцию поджаренных хлебцев, и от этого щелчка что-то ёкнуло в груди. Она не хочет завтракать. Она вообще утратила всякий интерес к еде. И тем не менее каждое утро она зажаривает себе тост, а потом съедает его. Потому что по утрам все люди завтракают. Значит, и она должна! После ухода мужа из жизни всё её нынешнее существование превратилось в сплошную цепь неких действий и поступков, которые она совершает по большей части бессознательно, словно во сне. Она берет тост, перекладывает его на тарелку, достает масло.

В день похорон пришло письмо на его имя. Почтальон просунул конверт в щель для корреспонденции, и он упал на коврик возле входной двери адресом вверх. Даже один вид фамилии мужа вызвал в Дафнии такую бурю чувств, что казалось, ещё немного, и сердце её разорвётся на части и она умрёт тут же, прямо в холле возле дверей. Помнится, она с трудом подняла конверт с пола и, совершенно обессилев, уселась прямо на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей на второй этаж. Обхватила озябшими руками колени и стала машинально растирать их, не обращая внимания на то, что мнёт своё траурное платье.

Когда приступ слабости немного отступил, она открыла конверт и обнаружила внутри квитанцию, подтверждающую получение оплаты на счёт какой-то туристической фирмы. Дафния принялась разглядывать её, ничего не соображая, увидела их с мужем имена, пункт назначения – Рим, указанный рейс самолёта и время вылета. Но какое это имело теперь значение? Они уже никогда и никуда не полетят вместе.

И тут взгляд её выхватил дату отправления: 29 апреля. И всё моментально сложилось воедино. Он готовил ей сюрприз! Подарок ко дню её рождения, который совпадал с третьей годовщиной их свадьбы. А ведь она никогда не была в Риме. «Я обязательно свожу тебя в Рим», – как-то раз пообещал он ей. И вот он, его прощальный подарок! Он сдержал-таки своё слово и выполнил обещание. Снова учащённо забилось сердце.

Банка с джемом почти пуста. Она поднимается из-за стола, пересекает комнату, подходит к грифельной доске, которая висит на стене рядом с полкой со всяческими кулинарными книгами. На доске уже помечено то, что надо не забыть купить: жидкость для мытья полов, зубная паста, кофе. Мармеладный джем, – дописывает она мелом неразборчивым почерком. Словно курица лапой нацарапала…

Потом снова возвращается к столу. Сверху доносится шум. Слышится негромкое шарканье ног над потолком в кухне, потом раздаётся звук раздвигаемых ночных штор, негромко хлопает дверь. Дафния загружает тостер новой порцией хлеба и нажимает на кнопку включения.

Свекровь переехала к ним с Уной на следующий день после похорон Финна. Она даже не удосужилась поставить их в известность о своём намерении, позвонить, предупредить, сообщить, и всё такое. Просто утром следующего дня возникла на пороге их дома с мокрым то ли от слёз, то ли от дождя лицом. Под мышкой сумочка – явно чья-то, передаренная ей за ненадобностью, у ног видавший виды потёртый чемодан голубого цвета, тоже наверняка позаимствованный у кого-то.

«Я тут подумала и решила, что поживу у вас какое-то время». Голос звучал ровно, несмотря на влажные щёки. Несмотря на то что лишь накануне в землю опустили её единственного сына, её единственного ребёнка. Дафния была слишком раздавлена собственным горем, чтобы отказать свекрови. Да у неё и слов-то не было подходящих, чтобы сказать ей «нет». А потому она молча подняла чемодан и переставила его в холл. Следом вошла свекровь.

Какое-то время они обитали в доме Финна втроём: его дочь, его мать и его жена. И всех их, сошедшихся под одной крышей, объединяло лишь одно: общая утрата, общее горе, та пропасть, которая образовалась в жизни каждой из них после его трагической гибели.

Спустя пять дней Мо уехала так же неожиданно и стремительно, как и появилась в их доме, без всяких объяснений или уведомлений. Однажды вечером вошла в гостиную, волоча за собой свой голубой чемодан.

«Поеду домой, – объявила она с порога. – Я перезвоню вам попозже, узнаю, как вы тут справляетесь без меня».

Помнится, от неожиданности Дафния даже перестала выгребать пепел из камина. Она повернулась к свекрови. В дверях застыла маленькая упрямая фигурка. Плотно замотанный вокруг шеи шарф синего цвета, чёрный стёганый жакет, из-под колёсиков чемодана выглядывали ярко-оранжевые теннисные туфли.

«Вам никуда не надо ехать», – сказала она тогда. В самом деле! Какая сейчас разница, кто где живёт? Но Мо всё равно уехала.

Первые недели и месяцы были самыми страшными. Каждый вечер, укладываясь в кровать, Дафния думала об одном и том же. «Как я очутилась в этом доме? Почему моя жизнь завершилась таким крахом?» Она представляла себе унылую вереницу дней впереди и каждый новый день, который станет встречать с тем же ощущением полнейшего провала и собственной никчёмности. Самой себе она напоминала воздушный шарик, который совершенно неожиданно лопнул. И всё вокруг пусто, и внутри тоже одна пустота. «Интересно, – размышляла она, – какие еще испытания приготовила жизнь в будущем?»

Но время… это такая странная штуковина. Бывает, что один час тянется целую вечность, а месяц пролетает как одно мгновение. Неожиданно для себя самой она вдруг оказывалась в супермаркете. И совершенно не помнила, как она туда попала! Иногда, стоя в пробке на дороге, Дафния вообще забывала о времени. Куда и зачем она едет, подпираемая вереницей машин спереди и сзади? Понятия не имеет! А порой замирала как вкопанная на перекрёстке перед светофором и простаивала там бог знает сколько времени, погружённая в свои невесёлые мысли. И какое ей было дело до призывно мигающего зелёного света? Пусть себе мигает, сколько ему заблагорассудится.