– Как пристанем, бумаги сразу отымать будем? – Ниночка даже не сразу сообразила, о чем он. И с ненужным раздражением ответила:

– Какие еще бумаги! Разве вы не видите?

– Я, конечно, вижу, – ответил казак и добавил: – Но мы люди служивые.

Ниночка бросила взгляд на заднюю лодку, но та почти скрылась за дождем, только темное пятно виднелось.

– Бери правей! – закричал тунгус.

– Вижу, – ответил казак. Тунгус взялся за весла.

Казак обернулся, крикнул на заднюю лодку, чтобы правили к берегу, оттуда донесся глухой голос, что слышат.

Совсем неожиданно, словно плыли навстречу, появились темный склон, лиственницы и избушка на берегу речки.

Лодки зашли в устье реки, заскрипели днищами по песку.

Тунгус поднял весла, а казак выпрыгнул в воду, заплескал сапогами, потянул нос лодки на берег. Тунгус выскочил за ним. Рядом, борт в борт, замерла вторая лодка.

– Эй! – крикнул казак. – Помогите человека нести.

Капитана Смита понесли в избушку на брезенте, он сопротивлялся, кричал что-то, рвался спрыгнуть. Девушки удерживали его. Вероника все повторяла:

– Отец, отец, это я! Неужели ты меня не узнаешь? Но Смит ее не узнавал.

Китаец с Дугласом сошли с лодки последними, они не спешили к капитану, будто теперь они были лишь зрителями. Но в избушку вошли вместе со всеми.

Капитана уложили на широкую скамью, казак ловко и быстро разжег в печи огонь, дым заструился по избе, потом нашел все же путь наверх, в отверстие посреди крыши. Печка была простая, без трубы, сложенная из камней.

– Дикость, дикость, – печально произнес Дуглас, усаживаясь на свободную скамью. Он смахнул со скамьи паука. Китаец стоял поодаль, глядел на капитана, который продолжал бредить. Он внимательно слушал. Ниночка наблюдала за ним, но лицо китайца было равнодушным и каким-то покорным…

Тунгус притащил из лодки свой чайник – гнутый, луженый, с приваренным носиком, сыпал туда травки, какие-то порошки, приговаривал. Вероника спросила казака:

– Скоро вскипит вода?

Казак понял, сказал, что надо немного погодить. Смит впал в забытье. Тунгус сказал:

– Пускай мой чай отведает.

Он сам снял закипевший котелок с огня, заварил в своем чайнике и улыбнулся Веронике:

– Пускай настоится.

– Что он говорит?

– Это лекарственный чай, – сказала Ниночка. – Не бойтесь.

– Я сомневаюсь, – сказала Вероника.

– Простые люди в лесу знают волшебные травы, – сказала Пегги. – Если бы мы были у меня дома, я бы тоже нашла старую женщину, которая знает травы.

Казак насыпал в котелок крупы – стал готовить ужин. Пегги сходила к реке за водой, поставила на огонь свою английскую кастрюлю. В избушке было холодно, но очень душно, потому что набилось много народу.

Дуглас сказал:

– Надо выгнать лишних людей. Они привыкли жить на улице. Капитан Смит задохнется раньше времени.

Вероника беспомощно поглядела на Ниночку, но та поняла, что никогда не скажет людям таких слов: они весь день гребли под дождем.

Но казак Михей Кузьмич и без ее помощи догадался, о чем разговор.

– Вы, барышня, – сказал он, – не беспокойтесь. Мы в лодках поспим, мы привычные.

– Спасибо, – сказала Ниночка смущенно. Будто сама выгнала людей на улицу, под дождь.

Тунгус передал чайник Ниночке. Сказал:

– Маленькими глотками пей. Не спеши. Пока горячий. Силы будут.

Ниночка поставила чайник на стол – пускай чуть остынет. Пегги достала из дорожного ящика чашки и тарелки, китаец тоже принес саквояж и вынул оттуда обеденный прибор мистера Робертсона.

Матросы переглядывались, шептались. Казак снял с огня котелок с кашей, сказал:

– Пошли, братва, на свежий воздух. Там костер разведем, чаю попьем.

– Ты потом чайник нам отдай, – строго сказал тунгус. – Нам самим надо.

Вероника вдруг полезла в дорожный ящик, достала оттуда жестяную коробку с чаем. На коробке были изображены белый слон и пагода.

– Скажите ему, пускай возьмет, это хороший чай, – сказала она.

– Спасибо, – ответил тунгус, принимая коробку. – Наверное, хороший чай.

Пока Пегги готовила ужин, Ниночка оглянулась и спохватилась. Как же так? Еще часа два назад они думали, как отнять у Дугласа и китайца бумаги Смита. Неужели все, кроме нее, об этом забыли? Вот сидят в избушке – Дуглас за столом, стучит ложкой о белую тарелку, Пегги возится у печки, кашляет, отмахивается от дыма. Китаец зашивает рубаху – то ли свою, то ли господскую. Вероника налила тунгусского целебного чая в фарфоровую чашку с видом моста через Темзу и дует на него, чтобы остыл. Может, и не исчезали бумаги, а зловещий образ китайца, словно сошедший со страниц романа Жаколио, – лишь плод Ниночкиного воображения? Мало ли какие бумаги мог читать Лю в лодке!…