— Саш, ну ты как будто вместо меня беременный. У меня же лекции через два часа. Надо еще собраться, — умилилась его рыбьей памяти Элина.

— Точно! В моей голове не осталось ничего, кроме «Я люблю Элю и Мелиссу» и бесконечных проблем с аптеками. В Питере какие-то накладки, меня это волнует.

— Но ты же сегодня вылетаешь туда. Все решишь на месте.

— Не хочу оставлять тебя одну, — признался Алекс, нарезая себе сыр для бутербродов. — И этот твой проклятый кашель…

— Меня он тоже пугает. Это ерунда. Два месяца — и Мелисса родится. Тогда уже буду лечиться чем-нибудь посильнее.

— Поскорее, — вздохнул он.

— Вылечилась?

— Лисичка родилась! Но и ты вылечилась тоже. Вы же обе мои путеводные звездочки. Погаснет одна — и я на половину ослепну.

Элина с трудом сдержала слезы. Последние недели беременности были самыми тяжелыми для нее. Физическое состояние никак не хотело стабилизироваться, к нему добавлялись страхи, на грани панических атак, что она не сможет родить, потеряет ребенка из-за своих болячек. И Сашка не торопится звать ее замуж… Может, и ладно? Она ведь там уже была. Не самое лучшее место, если ошибиться со спутником жизни.

***

Всем нужна любовь, но не такая, которую практикуют большинство людей и которая ничего не дает.

Чарльз Буковски «Хлеб с ветчиной»

Питер дышал морозным паром, расправляя свои застывшие от зимней спячки легкие. Алекс устроился у окна в, наверное, самом уютном ресторане второй столицы. Воображение рисовало диковинные узоры на стеклах: они с Элиной, тернистый путь их счастья, малышка Мелисса — его очаровательная девчушка. А ведь рано или поздно она станет красавицей, сочащимся ароматом цветком, и мужчины начнут складывать головы на эшафот ее внимания. Голову с плеч всего лишь за взгляд его дочки.

— Как ты теперь будешь жить, — вздохнул мужчина. — Таким-то мечтателем.

Он уже перерос годы младенчества Мелиссы в своей голове. Уже укачивал ее пухленькое тельце, завернутое в разноцветную пеленку, убаюкивал на ночь, читал сказку и целовал ее лобик, пока она прижималась беззубым ротиком к груди Элины. Он уже успел и в детский сад ее поводить, повосхищаться ее размалеванной гуашью на альбомном листе — самой искусной картиной, и поправить бантики на первое сентября. Кажется, он даже успел реалистично изобразить ее выпуск из школы, аттестат и вхождение во взрослую жизнь.

— Ты о чем задумался? — голос отца растворил дымку иллюзий его счастливого будущего.

— О Лисичке. О том, как она закончит школу и начнет самостоятельную жизнь. Придется женихов-идиотов отшивать, а когда-нибудь и погулять на ее пышной свадьбе где-нибудь в Париже или Риме…

Антон Робертович закатил глаза, понимая, что его сын повзрослел больше, чем на пять лет, когда осознал, что теперь он отец. Именно осознал, а не принял этот факт в добровольно-принудительном ключе. Как когда-то он сам.

— Знаю, что ты чувствуешь, сын. Знаю. Со мной было то же самое, только потом…

— Потом реальность оказалась не той сахарной, да? Мечты, они всегда слаще, когда находятся в голове, а вырвавшись на свободу, часто разочаровывают. Надеюсь, я не унаследовал от тебя нелюбовь к детям. Не прощу себе, если поступлю с Мелиссой так же, как ты со мной.

— Это называется скотством. Унаследовать его нельзя, только приобрести. С течением лет, разных событий, обид и ненависти, прощения и счастья, я понял одну важную вещь. Зачастую любовь мужчины к своему ребенку определяется отношением к матери.

Официантка поставила на стол дымящийся кофе, и воздух вокруг затрепетал теплом и уютом. Запах кофе напоминал ему о солнечных утрах, встреченных в постели с сонной Элиной на его плече, веселые завтраки с шуточками о будущем, небрежными вопросами о замужестве, притворство Элины, что ей и так комфортно. А глаза-то все говорят ему без слов.

— Это ты о чем, отец? — спросил Алекс, сжимая через карман куртки кошелек. Скоро все изменится.

— О том, что у нас, мужчин, нет врожденной любви к детям. Если мы любим женщину, то и ребенок желанный и любимый. А если к женщине мы холодны, то и ребенка можем оставить. Не всегда так, но порой и такое случается.

— У тебя явно не случилось любви к моей матери.

— Да, это так. А сейчас, когда уже поздно переписывать сценарий, мне захотелось отыграть роль отца заново, уже правильно и как надо. Ты же любишь Элину? Ждешь этого ребенка не потому, что законы морали диктует тебе, как поступать, а потому, что ты сам его хочешь?

— Не этого ребенка, — поправил отца Алекс, — а мою дочку Мелиссу. Она не этот и не ребенок. Она самая прекрасная малышка Лисса. Не говори о ней, как о плоде, судьба которого еще не решилась.