Гонимый ужасом открывшихся ему откровений о себе самом же, мужчина вылетел на ночной балкон. Вожделение до свежего воздуха достигло апогея, когда на него подул еще прохладный предутренний ветерок. Небо металось в сомнениях: пора сбрасывать с себя темное одеяние, ночь заканчивается, но так не хочется облачаться в светлую мантию. Люди не достойны встречать утро под сонеты солнца и симфонии кузнечиков. Их утро должно быть наполнено черной кровью, что сочится из сердец других людей, которым они причинили зло.

— Господи, ну хоть выжил, — испуганно пробубнил себе под нос Дмитрий, ощущая скачки напряжения в сердце. Оно то застывало в припадке страха, то, подгоняемая боязнью не пережить следующую минуту, срывалось в стремительный бег.

Он никогда не мог себе даже представить, что память вернется так неожиданно, сорвет двери с петель и выбьет стекла всех его окон. Он не мог подумать, что эта стерва с алыми когтями будет полосовать его лицо, хлестать по щекам в порыве ожесточенной злобы.

Звезды начали таять, уступая место предрассветным лучам солнца, еще с холодком взирающим на равнины и горы, города и деревушки, моря и океаны, которые через каких-то пару-тройку часов будут нежиться в его щедрости и тепле. Мужчина силился разобраться в том, что видит, но звезды двоились и, казалось, отворачивали свои лица от него.

Урод.

Демоницы, кружащиеся в вальсе с собственной тенью, хохотали, даже не прикрывая свои уродливые лица вуалями и веерами. Они делали шаг друг к другу, но расстояние все равно оставалось непреодолимым. Эти демоны — его лица. Его черное амплуа, мрачная роль злодея всей его жизни. Эти уродливые лица сливались в одно — в его ипостась дьявола.

— Мерзкий выродок, — прошептал он, до боли сжимая край балкона.

Он всегда чувствовал, знал, что он не ангел. На скрижалях его судьбы был начертан мрак, вечное бесовское метание от огня к огню. Но он не мог представить, что пал настолько низко. Его падение нельзя было измерить, у его низости не было дна.

Римма, семья, друзья… Он предал всех, кого только мог предать. Элина… Он наплевал в душу всем, кто был для него хоть сколько-нибудь дорог.

Женские лица сменялись, как картинки в мультике. Только мультик был для взрослых, потерявших себя в столпотворении темных дней, где правят злоба и ненависть. Он так сильно ненавидел все вокруг себя, не мог ни простить, ни забыть, что не оставил шанса сам себе. Ведь разрушая чужие жизни, мы по капле забираем от своей тоже. В одночасье, как это часто бывает, капля может стать океаном, а мы не умеем плавать…

Достоевский… Голову стянуло жгутом, останавливая кровотечение мыслей. Теперь он понял, какое отношение к нему имеет имя великого писателя. Жаль, он не почитатель классической литературы. И литературы вообще. И кто-то собирается использовать эту информацию, чтобы потопить его навсегда под обломками разваливающегося суденышка его прошлой жизни.

Мужчина вернулся в комнату, тут же ощущая, как на шею набросили душный канат спертого воздуха и потянули изо всех сил. Он пытался сообразить, как набрать Элину. Однако звонок так и не прозвучал. Ему не хватило смелости позвонить ей после всего, что он сделал. Или он просто не хотел унижаться и выглядеть идиотом. В любом случае, какими бы ни были его отговорки, он был не готов стать закиданным камнями.

— Вот же дебил, — простонал Дмитрий, сминая в кулаках простынь.

Как он мог быть таким неосторожным? Как дворовой пацан, решивший поиграть в бандита? Менты все куплены. Ими же. И вот теперь дула их пистолетов были направлены против него. Кто-то заплатил больше.

Кажется, для него настала новая эра. Средневековье. Дубль два.

Костры полыхают жаром возмездия. Реки вскипают голодным до нового утопленника возмущением. Вороны почесывают в ожидании клювы.

***

Его душа и тело шли рядом, и все же порознь – такой тонкой стала нить, связывающая их.

Джек Лондон «Любовь к жизни»

Дима стал ее Призраком Оперы. Он пел ей душераздирающие баллады, одаривал истинным счастьем слушать эту божественную музыку. Но на деле он оказался просто уродом, прячущим свое уродство за маской. Иллюзионист, ловкач, умело сыгравший партию на ее сердце. Маски сорваны. И то, что она увидела за ними, потрясло ее до глубины души.

— Эля, — потрясла ее за плечо подруга, но не получила никакого ответа.

— Никого нет. Закрыто, — прошептала Элина, свернувшись в позе ребенка на диване Жени.

Ставни были наглухо заколочены в ее душе ржавыми гвоздями, жалюзи опущены на все мечты и надежды.

— Ты же говоришь со мной, значит, ты тут, — произнесла Женя, тихонько поглаживая ее по плечу.

— Не я тут, — отчаянно замотала головой девушка. — Лгунья. Предательница. Изменница.

— Ты бубнишь эту чушь уже несколько часов подряд. У тебя что-то было с этим мужчиной?