Третий ряд полоцких пригородов начинается по переходе через Случь и идет по притокам Припяти с левой стороны и по притокам Немана также с левой стороны. Здесь первыми городами были, не переходя еще Мяркис, Копысь и Визна, за Мяркисом на реке Лани Клецк и Несвиж, Сновь, которому двойника находим у северян на левом берегу Днепра, Великие Луки, напоминающие Великие Луки в Новгородской земле, Кожан-город на Уле, Пинск на Пине, Здитов на Ясельде, Дрогичин на одном из притоков Пины, Городна там же. В этом направлении вплоть до Западного Буга идут города: Дивин-городок на одном из верхних притоков Мухавца, Городец и Кобрин на реке Мухавце, Берестье, ныне Брест-Литовск, при впадении Мухавца в Западный Буг, Мельник, Дрогичин на правом берегу Западного Буга, Брянск, двойник Брянска у северян, Бельск между Наревом и Бугом. Новгород и Полтовеск, или Пултуск на реке Нареве, две крайние западные колонии полочан, уже не в Полоцкой земле. На север, от городов, лежащих по притокам Припяти и Буга, следует ряд полоцких городов по Неману и его притокам: Могильно, Турец, Новгородок, или Новгород-Литовский, на верхних притоках Немана с левой стороны, Слоним на реке Щаре, Зельва на реке Зельвянка и Волковыск на Росси. Все сии принеманские города, как и Городна, или Гродно, были построены в земле ятвягов и литвы.

Четвертый ряд полоцких пригородов составляли города, лежащие на север от Полоцка по Западной Двине и ее притокам. Таковы были Дисна на северо-западе от Полоцка, при впадении Дисны в Двину; Друй на северо-западе от Дисны на Двине; Брячеславль, ныне Браслав, на юго-западе от Друи на озере Дривяты, Видзы на юг от Браслава и, наконец, Швянченис на юго-западе от Видзы. Северные города почти все лежали на границах с литовскими и латышскими поселениями; они были как бы передовыми постами, откуда полочане высылали свои колонии в глубь литовской и латышской земли, который колонии уже не составляли полоцких пригородов.

Все города Полоцкой земли считались пригородами Полоцка и, по общему порядку на Руси, особенно в новгородских колониях, должны были зависеть во всем от старшего города – от Полоцка, и, конечно, в древнейшее время зависели от него; но впоследствии времени связь Полоцких пригородов с самим Полоцком настолько ослабла, что нигде в Русской земле пригороды не пользовались такою независимостью от старшего города, как в полоцких владениях. Мало этого, все древние пригороды в разных краях Полоцкой земли подчинили себе соседние позднейшие пригороды. Таковое резкое изменение в отношении пригородов к старшему городу представляет отличительную характеристическую черту полоцкой истории, и вследствие такового отношения пригородов к старшему городу в Полоцкой земле образовалось несколько городских групп, примыкавших к тому или другому пригороду. Так, например, были города минские, примыкавшие к Минску, города туровские, зависевшие от Турова, города собственно полоцкие, тянувшие к Полоцку, и подобные.

Таковой разобщенности пригородов от Полоцка и образованию отдельных городских групп, с одной стороны, много способствовало то, что движение полоцкой колонизации было не в одну сторону. Полочане, как должно полагать, встречая препятствие для своей колонизации в одном направлении, оборачивались в другую сторону. Так, встретив препятствие к переходу через Днепр, они спустились к Припяти и по ее притокам с левой стороны пробрались до Западного Буга, где древнейшей их колонией было Берестье, нынешний Брест-Литовский. От Берестья они поворотили на север, и между Бугом и Неманом прошли до Гродна и рассыпались своими поселениями по Нареву до Полтовеска. Подвигаясь от Полоцка в прямом направлении к западу, полочане перешли только Березину и должны были остановиться у Вилии, где встретили сплошное население литвы, которая хотя и вступила в сношение с Полоцком и, быть может, признала свою зависимость от полочан; но тем не менее не была колонизована полоцкими пригородами. Точно так же на север от Полоцка по Двине полочане своими колониями лепились только у Двины и не проникали в глубь литвы и летголы, хотя и брали с них дань. Таковой порядок колонизации не по одному направлению ближайшим своим следствием имел то, что полоцкие пригороды, рассыпанные на огромном пространстве и отделенные от Полоцка землями летголы, литвы и ятвягов, естественно, должны были стягиваться в отдельные группы по соседству и даже не имели возможности надолго поддерживать непрерывную и постоянную связь со своею метрополиею. Общий вид Полоцкой земли представлял собой не сплошную округленную массу непосредственных владений, а страну, расчлененную чужими, еще не колонизованными землями. Полоцкая земля была как бы огромною подковою или полукругом, в который с северо-запада врезывались большие пространства земель, покрытые непроходимыми лесами и заселенные воинственными иноплеменниками.

С другой стороны, полочане, своими колониями спускаясь по Днепру и Березине до Припяти, должны были встретиться со славянскими племенами, уже прежде их занявшими места по Припяти и ее притокам, – именно на востоке с дреговичами, по словам Нестора простиравшимися на север почти до Двины, с пинянами и бужанами, сидевшими по Верхней Припяти с притоками и по Бугу. При встрече со славянскими племенами полочане, естественно, не могли относиться к ним как к иноплеменникам; между ними много было родного, одинакового; при том же славяне здешнего края, пиняне, бужане, могли иметь опору в своих одноплеменниках по ту сторону Припяти, ежели бы полоцкие колонисты стали прибегать к насилию; посему здешняя колонизация полочан должна была иметь иной характер, чем колонизация в краю иноплеменников. Полочане здесь волей-неволей должны были оставить неприкосновенным многое из прежнего быта здешних славян; и следовательно, в здешних городах, большею частью построенных еще до прибытия сюда полочан, не могло быть строгой подчиненности в отношении к Полоцку (который, собственно, и не был их монополией), какая замечается в других краях, колонизованных новгородцами. Дреговичи и другие племена, жившие по Припяти и Бугу, хотя и подчинились влиянию полочан и слились с их колониями в здешнем краю и таким образом вошли в состав Полоцкой земли, тем не менее много удержали своего племенного, даже большею частью сохранили свой язык, ближе подходящий к малороссийскому, чем к белорусскому или полоцкому, и им недаром присвоено наименование Черной Руси, в отличие от главного племени Белой Руси или полочан-колонизаторов. Все это, естественно, должно было внести некоторое внутреннее раздвоение в Полоцкую землю, по которому юг Полоцкой земли или прибрежье Припяти и Буга значительно разнились от севера или прибрежий Двины и Березины, или Белая Русь и Черная Русь, хотя они и не составляли двух отдельных земель и не имели никакого поземельного разграничения, ибо и на севере, и на юге были рассыпаны колонии одного и того же полоцкого племени. Это же племенное раздвоение было одною из главных причин, что впоследствии при Рюриковичах на левый берег Припяти имели большое влияние киевские и волынские князья.

Третий разряд полоцких владений составляли полоцкие колонии в чужой земле, которую полочане еще не успели привести к окончательному обрусению, где инородческий элемент еще сохранил свой тип и значительно противился полоцкому влиянию. К таковым владениям принадлежали полоцкие колонии в землях летголы, ливы, литвы и ятвягов, где большинство решительно состояло из инородцев-старожилов, где полоцкие колонии являлись как бы островами в море, и инородцы управлялись сами собою, своими племенными князьями или старейшинами и только находились в союзническом или данническом отношении к полочанам, и не препятствовали им в своей земле заводить полоцкие колонии, и даже устраивать свои княжества и облагать туземцев-иноплеменников данью, как это, например, было в низовьях Западной Двины в землях летголы и ливы. Полоцкие колонии в чужой земле разделялись на три вида как по своей местности, так и по отношению к ним туземцев-иноплеменников.

К первому виду принадлежали полоцкие колонии вниз по течению Западной Двины до самого ее устья, где находились полоцкие княжества Кукейнос и Герцике, или правильнее Берсика (может быть, Бережки, или Берестье, перепутанные Латышом-летописцем). Об отношениях этого края к Полоцку и вообще о состоянии его по русским источникам мы не имеем никаких известий, кроме общего указания Несторовой летописи, что тамошние племена дают дань Руси. По ливонским же летописям видно, что при устьях Двины были два удельных княжества, где сидели князья из дома полоцких князей, и что княжества сии состояли в зависимости от старшего, или великого князя Полоцкого. Впрочем, из тех же ливонских летописей видно, что устья и низовья Двины не составляли собственно Полоцкой земли и при князьях из Полоцка тамошние жители-туземцы имели своих племенных старейшин и только платили дань полоцким князьям и признавали над собою их владычество как могущественных и грозных государей. Следовательно, полоцкие города в здешнем краю были не больше как колонии в чужой земле, и их построение главным образом вызывалось необходимостью для поддерживания власти Полоцка над тамошними туземцами и для обеспечения торгового пути по Двине, которым полочане дорожили даже и тогда, когда этот край был уже занят немцами, как свидетельствуют все договорные грамоты Полоцка с Ригою и Ливонским орденом.

Чтобы яснее видеть положение полоцких колоний в здешнем краю, достаточно проследить историю первых немецких поселений в Ливонии; эта история ясно говорит об отношениях Полоцка к здешнему краю. По свидетельству древней хроники Ливонии (Генриха Латыша), первый проповедник латинства, приехавший сюда с немецкими купцами, Мейнард, просил дозволения у полоцкого князя для свободного проповедания. Хроника прямо говорит: «Священник Мейнард, получивши дозволение от полоцкого князя Владимира, у которого Ливонцы (Ливы), были в подданстве, и принявши от него дары, смело приступил к Божиему делу и построил церковь в Икесколе». Значит, Ливония настолько была в зависимости от полоцкого князя, что без его дозволения латинцы не могли проповедывать своего вероучения тамошним туземцам-язычникам. Но из дальнейшего рассказа той же хроники видно, что полочане мало обращали внимания на это владение и пользовались только данью с тамошних жителей и даже не управляли ими; так что в следующую зиму Мейнарду с икескольцами пришлось защищать тамошний край от нападения литовцев и построить в Икесколе замок, названный Укскулем, и другой замок Гольм. Преемник Мейнарда Бертольд начал прямую войну с ливонцами, отказавшимися от латинства, и привел германские и готландские войска. Все это совершалось в продолжение 12 лет; и ни князь полоцкий, и ни полочане, получая исправно дань от ливонцев, не обращали на это никакого внимания и не думали вступиться за своих исправных данников. Преемник Бертольда епископ Альберт построил уже Ригу, учредил ливонский орден меченосцев, воевал и заключал союзы с жемайтиею, литвою и куронами (курляндцами); а полоцкий князь и полочане смотрели на все это как бы сквозь пальцы, как будто бы немцы распоряжались не в полоцких владениях и резали и крестили не их данников – ливонцев.