Относительно литовской религии также должно сказать, что она одна из древнейших религий с явными следами на связь с греческой, индийской и парской мифологиями, а равным образом древними языческими верованиями славян. Так, литовский бог света или мудрости Корос прямо напоминает славянского бога Хорса, также выражающего свет, или греческого Аполлона; а другое название того же литовского бога мудрости Будте намекает на Будду индийского, или литовский бог земли Земенникас в самом названии своем указывает на славянское божество Земенника. Зничь-огонь также божество известное у славян. Перкунас, или Пернут, бог грома и молнии, напоминает русского Перуна, также бога грома и молнии. Покла, или Пекола, подземный бог ада, также напоминает славянское пекло – ад. Ладо – бог весны, юности и красоты – известен также и под тем же именем и русским славянам, и в русских песнях, которые поются в весенних хороводах, так же как и в литовских хороводных песнях ему придается прилагательное Дид Великий, по-русски Дид-Ладо, а по-литовски Дидис-Ладо. Кроме того, литовцы подобно грекам имели своего Марса – бога войны Каваса, или Кавляса, своего Нептуна – бога воды и морей Атримпоса, свою Венеру – богиню любви Мильду, свою Юнону – богиню свадеб Ганду и покровительницу женщин Лайму.

Язык и религия литовцев, как они известны по дошедшим до нас памятникам, прямо говорят, что литовцы поставили себя в отношения к появившимся в этом краю славянам несравненно благоприятнейшие тех отношений, в которые себя поставили ятвяги. Литовцы, очевидно, встретили новых пришельцев мирно и вступили в тесные дружественный связи с ними, которые повели оба племени к взаимным обменам не только произведений промышленности, но даже в языке и религии и тем самым способствовали мирной колонизации Литовской земли поселениями полочан, которые проникли не только к ближайшим к Березине и Двиве литовским племенам, но даже в отдаленную Жемайтию, где уже в глубокой древности, как уже было сказано, мы встречаем чисто славянские и даже русские города – Вилькомир на реке Святой, Поневеж на реке Невеже, Рассейняй между Дубиссою и Юрою и Медники в Тельшевском уезде, среди сплошного жемайтского населения. И, что всего замечательнее, нет нигде и намеков на какую-либо вражду и ссоры между туземцами – жемайтиею и новгородскими колонистами – полочанами. Дело колонизации идет мирно, ни туземцы не мешают пришельцам, ни пришельцы туземцам. Туземцы свободно и спокойно живут около городов, построенных пришельцами, и пришельцы смело селятся между туземцами и, несмотря на разноплеменность, живут друг с другом как один народ; литвины не враждуют против религии полочан, и полочане против религии литвинов, Перун и Перкунас, Корос и Хорс одинаково уважаемы и тем и другим племенем. Даже христианство, принятое полочанами и не принятое литвинами, нисколько не нарушило согласия пришельцев с туземцами; ибо восточная православная церковь в России никогда не знала принудительного обращения язычников и не преследовала других религий, предоставляя каждому по добровольному убеждению исповедывать ту или другую веру. Так что христианство не только не нарушило мира и согласия между туземцами и пришельцами, но, кажется, еще более сблизило их; ибо нельзя же отрицать, что не все литвины остались при своем старом язычестве, а, напротив, значительная часть их вместе с пришельцами-полочанами приняла христианство, что доказывается мученическою кончиною некоторых христиан-литвинов при насильственном введении латинства в Литовской земле. Часто упоминаемые в летописях опустошительные набеги литовцев на соседние Русские земли нисколько не отрицают мирных и дружественных отношений литвы к полочанам и спокойной колонизации Литовской земли полоцкими поселениями; ибо упоминаемые летописями литовские набеги были направлены или на новгородские, или на волынские, или на черниговские, или на другие русские владения, но никогда на полоцкие. Напротив того, набеги сии нередко производились литвою заодно с полочанами и преимущественно были только местью за обиды соседей Полоцкой, или Литовской, земли; притом же в летописях, как мы увидим в своем месте, литва и полочане принимались заодно, и под именем литовских набегов разумелись и набеги полоцкие.

Но еще заметнее мирное и дружественное отношение литвы к полочанам в обыденных народных обычаях и поверьях, как они доселе сохраняются у народа и в Литве, и на Руси. Обычаи сии во многих случаях так сходны между собою или даже одинаковы, что литовцы и русские являются как бы одним народом, или как бы родными, даже несмотря на то, что литве и жемайте теперь много навязано поляками чужого и враждебного руси во время их владычества над здешним краем. Вот несколько образчиков одинаковости народных обычаев на Руси и в Литве: так, у литовцев конт, или кут, считается почетнейшим местом в дому, и на Руси, именно в великорусских местностях, первоначально колонизованных новгородцами, кут также считается почетным местом в крестьянском дому. Или у литовцев выпавшие у детей молочные зубы матери обыкновенно бросают на печь с приговоркою: «Мышка, мышка, чернюша, на тебе зуб древянный, а ты мне дай костяной»; и на Руси в деревнях также выпавший детский зуб бросают на печку и с такою же приговоркою. Или у литвинов и русских один и тот же обычай, или поверье, прятать куда-нибудь обстриженные с головы волосы, чтобы птица не утащила и не свила из них гнезда, отчего будет болеть голова. Или русские и литовские крестьянки считают за большой грех уронить из рук даже крошку хлеба, а когда которая уронит на пол или на землю нечаянно, то немедленно подымает с земли и целует. Или при посеве хлеба в поле, ежели нечаянно сделают обсевок, т. е. пропустят, не засеют часть пашни, то это и у русских, и у литовских крестьян считается предзнаменованием, что в этом году умрет хозяин поля или кто-либо из его семьи. Или у русских и у литовцев считается самою дурною приметою, ежели или заяц перебежит дорогу, или женщина перейдет с пустыми ведрами; и наоборот, добрая примета, ежели встретится женщина с полными ведрами, или волк перебежит дорогу, или когда при выходе из дома будет накрапывать дождик. Так, и на Руси, и в Литве верят, что пожар от молнии должно гасить квашеным молоком. Или и на Руси, и в Литве считается за прибыльное купить животное или птицу от ножа, т. е. обреченную хозяином на зарез; или дети, рожденные в сорочке, считаются счастливыми. Или понедельник у того и другого народа признается тяжелым днем, в который не следует начинать никакого важного дела. Собака воет или курица поет петухом – значит, будет в дому покойник; белые пятнышки на ногтях означают, что будет обнова или прибыль; кошка замывает – значит, будут гости; правая ладонь чешется – видеться с милым человеком, а левая – считать деньги. Или на Руси и в Литве одинаковое поверье о папоротнике, что его должно отыскивать с известными обрядами в ночь на Иванов день, и что владеющий папоротником может легко отыскивать клады; обряды отыскивания папоротника одинаковы в Литве, даже в Жемайтии и на Руси; так что легенды или рассказы об отыскании папоротника у того и другого народа одни и те же. Или уж в Литве и на Руси, даже под Москвой, пользуется большим уважением у крестьян, так что они кормят его молоком и считают за счастье, ежели уж поселится в чьем дому. При встрече на Руси и в Литве крестьяне приветствуют друг друга словами «добрый день» или «добрый вечер»; а когда один другого встретил за работой, то обыкновенно говорит: «Бог помощь».

В разных обрядах частной домашней жизни также проглядывает большое сходство у литовцев с русскими в великороссийских губерниях. Так, сватовство у того и другого народа производится через сватов или свах, засылаемых от жениха к родителям невесты, причем сваты приносят водку и, договорившись, делают запой, т. е. выпивают вместе принесенную водку. Потом, когда невесту везут к венцу на убранных лошадях, то при выезде из деревни соседи загораживают дорогу или запирают ворота на околице и требуют выкуп за проезд. В вечер перед свадьбою как у литовцев, так и у русских жених должен принести разных гостинцев и непременно черевики; на девичнике и на Руси, и в Литве делается последний запой или пропой, которым окончательно утверждается свадебный договор. При кончине больного, ежели он долго страдает в предсмертных мучениях, как у литовцев, так и у русских имеется поверье проламывать потолок над постелью больного, чтобы душа скорее освободилась от тела; а по кончине спешат закрыть глаза умершего, чтобы не сманил других за собою. В ночь на праздник рождества Иоанна Крестителя как на Руси, так и в Литве ходят отрывать клады, отыскивать разные коренья и травы и таинственный цветок, называемый папоротник, который, как верят, можно отыскать только в эту ночь. Или завиванье венков вечером в день Петра и Павла в Литве, по обрядам своим, совершенно одинаково с завиваньем венков на Руси в Семик; в этом обряде девушки кумятся с молодцами. Обряд этот и на Руси в XVI столетии совершался также вечером в день Петра и Павла, как свидетельствует Стоглав.

Здесь приведены в пример только некоторые обряды и обычаи, сходные или одинаковые у литовцев и русских, на деле же их сохранилось гораздо более, несмотря на то что тот и другой народ в продолжение своей истории подвергался многим сторонним влияниям. Из сего можно заключить, что в древнее время, когда посторонних влияний еще не было, или они были еще слабы, особенно до государственного соединения Литвы с Польшею и до введения латинства, сходство в образе жизни в нравах и обычаях литовцев и пришедших к ним новгородских колонистов – полочан было еще сильнее, так что они более или менее жили одною жизнью. А судя по тому, что полочане и литва имели различное происхождение и находились не на одинаковой степени развития, мы волей-неволей должны прийти к тому заключению, согласному со смыслом целой истории здешнего края, что полочане и литва еще в доисторические времена уже находились в таких отношениях друг к другу, что составляли как бы один народ; что литва в образе народной жизни развивалась под влиянием полочан и, во всяком случае, находилась не во враждебных отношениях к Полоцку и что колоти полочан мирно распространялись по литовской земле и разносили русскую цивилизацию по литовским селениям. Ибо ежели бы не было таких мирных и как бы родственных отношений между этими двумя народами, то, естественно, не могло бы развиться у них такого сходства в образе жизни, в нравах и обычаях, и это сходство не сохранилось бы до настоящего времени, несмотря на сильное постороннее влияние начиная с XV века и особенно несмотря на введение латинства, этого страшного разъедающего начала, в продолжение с лишком 400 лет царившего в здешнем краю и оставившего в народе по себе память как о нечистой силе. Как прямо поется в одной здешней народной песне:

Древний польский историк летописец Длугош очень верно говорит, что тесная связь и смешение литвы с русью произвели то, что литва большею частью потеряла свой прежний характер и едва не изменилась совершенно, т. е. едва не обрусела. А литовский летописец Быховец, как уже было сказано выше, Литовскую землю на юг от Вилии прямо называет Русской землей; следовательно, тамошние литвины настолько уже слились с русскими людьми и обрусели, что самими же литовцами – их родичами, жившими на север от Вилии, – уже назывались не литовцами, а русью.

Первобытный образ жизни литовцев в глубине их лесов и болот, еще не разложенный влиянием полоцких колоний, по известиям, почерпнутым, впрочем, не из русских летописей, описывается так. Литовцы в своих непроходимых лесах и пущах жили совершенными дикарями, не имели ни городов, ни селений, держались отдельно друг от друга в диких трущобах, трудно доступных и даже недоступных для посторонних, где на лето строили себе шалаши из прутьев или хвороста, а на зиму запасали землянки, расположенные на спусках гор или на крутых берегах рек, речек и озер, где повыше, и там вырывали себе ямы, в которых в продолжение зимы постоянно поддерживали огонь для защиты от холода, а равным образом и для приготовления пищи. Более зажиточные и многолюдный семейства, в которых было по нескольку братьев или сыновей, уже женатых, строили из бревен и постоянные дома на зиму и на лето, саженей по 10 и по 15 в длину и саженей по 5 и по 6 в ширину; дома эти, или, скорее, загоны, назывались нумаи, или нумы, они крылись еловою корою или соломою, имели по одному и редко по два окна, дверей в нумаи всегда было по две: одна малая, для людей, и другая большая, для загона скота, который на зиму также загонялся в нумаи и жил вместе со своими хозяевами. Над дверями прорубались малые отверстия для пропуску дыма, которые, когда пройдет дым, затыкались; в средине нумаи выкапывалась яма около аршина в глубину и около сажени в поперечнике; края этой ямы обкладывались камнем, чтобы можно было сидеть, и посередине разводился огонь; у стен в холодное время ставили скот, а в больших нумах складывали и хлеб.

Первоначально литвины пропитывались только звероловством и рыболовством, за земледелие же принялись только впоследствии, может быть по указанию полоцких колонистов или заимствуя этот промысел у единоплеменных пруссов, которые, по всему вероятию, учились земледелию у поморских славян. Так, литовский летописец Быховец, рассказывая о первом поселении литовского племени, говорит, что литовцы на берегах Немана нашли себе богатые дубровы, наполненные разным зверем: турами, зубрами, оленями, лосями, сернами, рысями, куницами, белками, лисицами, горностаями и иными, а в реках множество рыбы разных пород, морских и речных, но тот же летописец не упоминает ни словом о плодородии земли. Самая пища древних литвинов была преимущественно мясная, а не хлебная; они ели конину, это было любимое их кушанье; из конского молока, смешанного с кровью, они даже приготовляли себе крепкий напиток, который опьянял их и был напитком самым любимым; за конским мясом любимым кушаньем было мясо говяжье и свиное, соленое и копченое, до овощей же литвины были не охотники. Все это показывает, что земледелие не было исконным в Литве и что литовцы сделались земледельческим народом только впоследствии, заимствуя это занятие у полоцких колонистов, первоначально же они были только звероловами и скотоводами. Занятие земледелием, очевидно, служило первым шагом к обрусению литовцев; земледелие было тою неразрывною связью, которая от начала исторических времен здешнего края уже соединяла Литву с Полоцком и его колониями; земледелие вызывало литвинов из диких лесных трущоб и заставляло их селиться на местах открытых и расчищать самые леса для пашни; оно приучало их жить мирно в соседстве с полоцкими колонистами. Впрочем, звероловство и вообще лесные промыслы и при земледелии оставались любимыми промыслами литовцев, и земледелием занимались только ближайшие соседи к полоцким колониям; глубина же пущ, лесов и болот, конечно, и по самому свойству местной природы оставалась по-прежнему дикою и своих обитателей-литвинов держала в полудиком состоянии, особенно на Жемайтии, что засвидетельствовано как русскими, так польскими и немецкими летописями даже в продолжение всего XIII века, когда литовцы со своими князьями уже выступили на поприще истории. Самая религия питала в литвине любовь к лесной жизни; все божества древней языческой Литвы жили в лесах, и все священное, все уважаемое древним литвином было тесно связано с лесом, болотом, озером и дикою пущею, все это манило литвина в лес и делало его лесным обитателем и сообщало ему особый угрюмый характер. А посему литвины до сего времени у белорусов, потомков древних полочан, считаются колдунами, точно так же, как в древности у новгородцев считались колдунами и волхвами чудь и корела; литвин или переставал быть литвином, обращался в русского, в полочанина или, оставаясь литвином, держался леса, болота и дикой пущи.