Светлые князья и все остальные зашевелились – это была сущая правда, потому что ниже Хортицы, дальше, открывался широченный спокойный Днепр, и любо-дорого было дойти да самой Березани, ничего не опасаясь. И не только тем, кто по морю, а и тем, кто наконь: от Хортицы – прямо на заход, излуку моря обогнут до Днестра, а там и на Дунай, уже не опасаясь никаких хазар. Не ходят хазаре так далеко большими ордами, а малая орда и сама в страхе живёт.

«Да и с мадьярами у нас договор! – подумал Олег и внимательно посмотрел на Вееле. – И ему известно об этом… Тогда зачем он это говорит?»

– Откуда знаешь? – вдруг раздался молодой звонкий голос, и Олег сразу узнал Родьку. Он кивнул Велимиду, тот подошёл.

– Гони его, – прошептал Олег, – это Родька…

– Узнал, – в ответ прошептал Велимид.

– Он знает, где ему быть!

А в это время толпа роптала на чудских князей.

– Откуда знаешь? – вопрошали у них.

– Пусть докажет!

– Правильно! – кричали им.

– Да, братья! Мы об этом толковали! – ответил за всех Олег. – Я тоже так сказал, пусть докажут! Доказывайте! – обратился он к Вееле и Сууло.

– И докажем! И докажем! – закричали на все стороны те.

Велимид, вежливо раскланиваясь со светлыми князьями, пробирался через толпу. Он нашёл Родьку и передал ему слова князя.

Родька находился в таком запале, ещё он был не самого высокого роста, а стоять пришлось почти в последнем ряду, но он не сплоховал, нашёл подставку и сейчас почти всё видел и всё слышал, и он горько пожалел, что подал голос, как кочет или брехливая собака. Конечно, он слез со своей подставки, оказавшейся сундуком из-под шатра, красивым, и поплёлся к кораблям, туда, где одна осталась Василиса, хотя ему приказал сам Олег не спускать с неё глаз, мол, вон сколь тут мужиков, кабы чего не вышло! Но Василиса так устала за прошедшие дни и ночи, что только махнула на Родьку рукой и отослала. Он и подался! А сейчас что-то вдруг тревожное заговорило в его душе, хотя он переживал ужасно, ведь вот-вот начнётся самое интересное. В исходе дела он не сомневался, конечно, поход будет продолжен, он уже давно прочувствовал характер князя, кто же его переупрямит? Но посмотреть на волхвов, на чудодеев он никогда не пропускал случая, – как это у них получается – он ничего сам не улавливал ни в разливах козлиной или бараньей крови, ни в рисунке упавших куриных костей или цветных камешков, ни в том, как ложатся головешки, если по ним бить другой головешкой, он и видел одни головешки, косточки да пятна. Но всё это было ух каким захватывающим!

А что будет потом, после, когда все начнут молить богов, чтобы принесли удачу, победу, сохранили жизнь, чтобы был военный прибыток!

Особенно хотелось Родьке посмотреть на петушиные бои и борьбу воев.

А Василисы на корабле не оказалось, и тут Родька вспотел.

И дух по-настоящему захватило.

Он глянул за корму, но Днепр так же нёс свои мутные воды; на коленях прополз под лавками насквозь, и зря, потому что никого на корабле не было, и это было видно, и незачем было ползать.

На скамье лежала только небольшая сума Василисы, пустая, потому тощенькая.

Вдруг оттуда, откуда он только что ушёл, донеслись такие громкие и страшные крики, что Родька высунул голову из-за борта – кричали от дуба. Родьке показалось, что крик, выросший до рёва, был злой и недовольный. Он всеми силами хотел оказаться сейчас там, где решалась судьба похода, со всеми, но ослушаться князя не мог.

Он спрыгнул с борта, поднялся на берег и не знал, куда идти.

Корабль, на котором он пришёл с князем и Василисой, стоял третий. Справа приткнулись самые первые, они зашли в протоку, обогнули весь остров и закинули ужи почти у самой верхней стрелки. Остальные за ними по кругу облепили весь остров, как маленькие поросята присасываются к огромной свинье. Правда, Родька таких свиней не видал.

Дуб стоял недалеко, в тысяче шагов и был отовсюду виден, Василисы там не могло быть, и он пошёл по берегу в сторону верхней стрелки, сам не зная почему. В этой части огромной Хортицы было пусто, тут никто не готовил ни костров, ни жертвоприношений, ни ристалищ; то и дело из-под ног выпархивали птицы, кто-то шуршал в густой траве, не разглядеть; кусты росли плотные, широко, приходилось обходить; иногда он спускался к воде и шёл по песку.

И вдруг на мокром песке он увидел следы нескольких пар ног. Одна пара была обута в мягкую обувь; были следы ещё – тоже обутого человека. А были другие, маленькие, босых ножек, почти детских. Эти были свежие, прямо на глазах их смывало водой, они исчезали – люди прошли совсем недавно. Там, откуда он пришёл, всё было истоптано и обутыми ногами и босыми, берег был буквально изрыт, а тут Родька смотрел и не понимал – что-то ему казалось странным и притягивало взгляд, и он шёл. Следы левее, дальше от воды оставил большой тяжелый человек, он шёл широким шагом, неторопливым, будто что-то нёс. Рядом справа шёл непонятно кто, просто человек, их шаги были почти одинаковые, а вот по кромке воды…

«Василиса!» – вдруг ударила мысль. Конечно, Василиса, кто ещё мог оставить такие маленькие отпечатки и идти по самой воде и ещё играть – в нескольких местах он видел, как шедший плескался водой.

Следы стали отдаляться, поднялись с песка на траву вглубь острова и пропали, но появились оставившие их люди, они стояли на коленях лицами на восток и не увидели головы Родьки только случайно, он выглянул из-за кустов. Он понял, что эти люди молятся своему Богу и среди них Радомысл, рядом на коленях стояла Василиса, а рядом с ней ещё один человек, которого Родька не сразу признал.