Утро было хрусткое от мороза. Все скрипело: промерзшее крылечко, колодезный журавель, снег под ногами. У колодца, засеянного вокруг конскими катышами, хлопотали красногрудые снегири. Мороз пощипывал в носу, пахло смолистым дымом. Дым валил из печных труб, которые только и торчали из сугробов. «Вот она, партизанская крепость», — усмехнулся Маркел, подходя к рубленому дому на краю села — «штабу», как назвал Спирька Курдюков.

В избе было накурено. Несколько мужиков сидели за столом, о чем-то громко спорили, так что вначале на вошедшего никто не обратил внимания.

Маркел пригляделся: во главе стола, возвышаясь над всеми, сидел красивый смуглый мужчина в офицерском кителе, схваченном накрест ремнями. На широкой груди четыре георгиевских креста. Примерно таким он и представлял себе партизанского командира... И вдруг оробел, растерялся. Вытянулся в струнку и ляпнул:

— Разрешите обратиться, госпо... товарищ командир!

Все удивленно уставились на парня, а георгиевский кавалер раскатисто захохотал, хлопая себя руками по коленям.

— Бачьте, хлопцы, — перед вами вчерашний служака... Ей-богу, не вру! — говорил он сквозь смех. — Признайся: чи не правда, от Колчака драпанул?..

— Было дело, — успокоился Маркел и тоже рассмеялся.

— Во! Меня, старого горобца, на мякине не проведешь — сам пять лет царю-батюшке верой и правдой служил... А якого тебе командира? Чи не Ивана Чубыкина? Так вин перед тобою, собственной персоной, — веселый хохол, которого Маркел принял за командира, указал на сидевшего рядом рыжебородого мужика. На первый взгляд, ничего особенного: широкие скулы, прямой твердый нос, глубокая, суровая складка на переносье. Только широко поставленные глаза из-под мохнатых бровей — цепкие и острые, ломающие встречный взгляд.

Чубыкин неторопливо поднялся из-за стола, вразвалку подошел к Маркелу. Невысокий, но коренастый, в плечах косая сажень, грудь просторная — как сибирский сундук.

— Кто такой будешь? — спросил гулко, как в бочку.

Маркел было начал длинно и несвязно рассказывать о себе, но Чубыкин прервал, обернувшись к сидящим за столом:

— Есть у нас тут кто-нибудь из Шипицина?

— Так есть, кажись, — отозвался все тот же георгиевский кавалер, — этот... ну, длинный такой, як коломенска верста... На днях в Косманку заявился...

— Покличьте.

Скоро, сломившись чуть не пополам, в дверь протиснулся детина, а когда стал выпрямляться — торкнулся башкой о матицу.

За столом засмеялись.

— Во це дак вымахал! — восхитился хохол. — Ну, прямо бесконечный, головы не побачишь.

— Шишкобоем ему хорошо: не надо на кедру лазить...

В парняге Маркел узнал вчерашнего плясуна, а еще — своего односельчанина Ваньшу Коробова, по прозвищу — Курсак. Вроде бы никакого отношения не имеет это прозвище к его росту, а вот, поди ж ты, прилипло...

Ваньша тоже признал земляка, закивал над ним колодезным журавлем:

— Никак, это ты, Маркелка?! А хтой-то сказывал — прижучили, мол, тебя в Омске... Иван Савватеич, да это же Маркелка Рухтин, припевки про кулаков складывать умеет... Во, послухайте:

Курсак и тут хотел было броситься в пляс, но Чубыкин остановил:

— Иди. А то упадешь — наделаешь дров... А ты раздевайся, поснедаешь с нами, — указал он Маркелу место рядом, потом поставил перед ним жестяную чаплыжку мутной сивухи. — Спробуем, што ты за солдат.

Маркел отхлебнул и поперхнулся.

— Не в коня овес... — выдавил он сквозь кашель.

— Дюже добра горилка! — захохотал красивый хохол.

— Молодец, — сказал Чубыкин, — и не приучайся пить ее, заразу. Это я спытал тебя — не балуешь ли?..

Однако и от двух-трех глотков сразу замутилось в голове: должно быть, первач, что синим огнем вспыхивает от спички. Тело стало легким, послушным, и хотелось обнять этих людей, выплеснуть всё, что накипело на душе.

Но Чубыкин грубо оборвал его:

— Много болтаешь, паря. Не люблю... Хороши вожжи длинны, а речи — коротки. Скажи лучше — можешь писать?.. Ну, эти... листовки всякие, обращения?.. Таки, штобы зажигали... Штобы, значит, по деревням их пустить, как пал по тайге.

— Дело привычное. В прошлом году, когда Советы создавали, десятки таких воззваний написал. Могу даже стихами, — похвастался Маркел.

— Нет. Стихами пиши лучше воззвания к своей зазнобе...

За столом рассмеялись. Маркел насупился: за мальчишку, что ли, приняли его здесь. А сами-то?..