«Нервный, чувствительный тип организма, — безошибочно определила Даран, последний раз видевшая Хайнэ, когда ему от роду было несколько дней. — Из тех, что превосходно подходят для связи с духами. Он был бы превосходной проводницей, если бы ему повезло родиться женщиной».

Однако Хайнэ родился мальчиком, и, значит, путь жрицы был ему недоступен.

Впрочем, чрезмерная чувствительность могла принести пользу и мужчине — чаще всего, это одновременно означало и большую чувственность, что высоко ценилось и означало большие шансы на успех в личной жизни.

Вырастет таким же, как и многие другие — изнеженным красавцем, утончённым ценителем удовольствий, любимцем женщин.

Хотя есть, конечно, и другой вариант — стать таким же, как его отец, всю жизнь провести в страданиях из-за невозможности получить желаемое.

Взгляд Даран скользнул по высокой фигуре мужчины, стоявшего в задних рядах — Райко, первого мужа Ниси и отца её троих детей. Всё та же чистая кровь семьи — белая кожа, чёрные длинные волосы — но бледность эта казалась болезненной, тёмные глаза горели на осунувшемся лице, как уголья, лоб был изборождён морщинами — следствие горьких мыслей.

Конечно, судьбу его нельзя было назвать слишком счастливой — карьера учёного была прервана необходимостью уехать в провинцию с молодой женой, к которой он, по-видимому, не испытывал большой склонности, а теперь ещё в доме появился её второй муж, человек, намного ниже его по происхождению, и Райко должен был чувствовать себя униженным.

Но, с другой стороны, большую часть своих огорчений он принёс себе сам. Исключая одно-единственное, но то было дело давно минувших лет…

В любом случае, если судьба накладывает ограничения, то разумно ли все молодые годы посвящать страданиям из-за крушения заветных планов? Не лучше ли было бы извлекать благоприятные возможности из имеющегося, как поступала Ниси?

Райко стоило бы поучиться у своей жены.

Оставалось надеяться, что его дети последуют примеру матери, а не отца, и будут более счастливыми.

С этими мыслями Верховная Жрица направилась в сопровождении племянника, свиты, младшей сестры и всех её домочадцев в сад. Хайнэ к этому времени успел слегка успокоиться и даже украдкой корчил гримасы Иннин, следовавшей за ними мрачной тенью.

Однако та не обратила на брата никакого внимания, взгляд был её прикован в фигуре Верховной Жрицы.

Улучив мгновение, когда они оказались почти рядом, она внезапно прошептала:

— Вы поступили так со мной специально. Я никогда вам этого не прощу.

Даран остановилась.

В действительности проницательность девочки, легко угадавшей её истинные чувства, и даже дерзость Иннин приводили Верховную Жрицу едва ли не в восторг, однако она не собиралась показывать племяннице, что чем-то выделяет её среди остальных, и какую судьбу для неё готовит — наоборот.

— Чего ты не простишь мне, милая? — спросила она холодным и равнодушным тоном. — Разве я обязана была выбрать тебя? Твоя мать сказала о том, что одно моё посещение вашего дома — честь для вас, которой никто не ждал.

— Это ложь! — запальчиво крикнула Иннин. — Мы давно ждали вас, и всё было предопределено! Вы в последний момент изменили решение… чтобы сделать мне больно!

Она кричала так громко, что люди начали оборачиваться.

— Ты обвиняешь Верховную Жрицу, ту, что говорит с Богиней, во лжи?

Даран мягко улыбнулась, показывая, что принимает всё это за детскую выходку, дерзкую, но простительную, и как бы приглашая остальных последовать своему примеру, что и было сделано.

Разноголосый смех наполнил сад, освещённый мягким зеленоватым светом фонарей.

Иннин, поняв, что смеются над ней, покраснела, потом побледнела и низко опустила голову, едва сдерживая слёзы унижения.

Этот день должен был стать её триумфом, а обернулся разочарованием и позором.

Что ж, через это тоже нужно пройти.

И Верховная Жрица отвернулась от девочки, более не удостоив её ни единым взглядом. Она снова переключила внимание на племянника.

Сев вместе с ним в экипаж и опустив шёлковые занавески на окна, Даран самолично сняла с него верхние накидки, чтобы переодеть его в одежду, в которой он мог ступить на землю дворца — по-прежнему безо всякого узора, как и полагалось ребёнку, не достигшему возраста взросления, — однако светлую.

Раздевая племянника, Даран заметила на его коже несколько синяков и ссадин и, догадываясь об их происхождении, усмехнулась.

— Это след тяжёлой руки твоей сестры? — спросила она, легко касаясь бледной кожи.

— А у неё, между прочим, остались синяки не хуже! — моментально взвился Хайнэ, мотнув головой, так что концы его длинных волос, собранных в высокий хвост на макушке, хлестнули Даран по руке. Впрочем, он тут же опомнился, понимая, что подобное признание говорит отнюдь не в его пользу и забормотал что-то маловразумительное: — То есть… я имел в виду…