Полутемный коридор, пахнущий сырой известкой и старой бумагой, разветвляется на два рукава. Левый прикрыт дверью из толстого железного листа с рычагом-запором. Бомбоубежище, что ли здесь было во время войны?

Ну, этот бункер бесшумно открыть просто невозможно. Поэтому нужно быстро осмотреть, что справа.

Коридорчик оказался кривым и совсем маленьким. За ним – небольшая комнатушка – все тот же серо-желтый полумрак, пара стертых ступенек. Только вместо пыли и засохшей грязи на полу – масляно поблескивает застоявшаяся вода. У противоположной стены – большой старый верстак, напоминающий дряхлый броненосец. И, как воспоминания о лучших временах, – облезлые тиски и неряшливо брошенный ржавый инструмент.

Вверху – люк вентиляции, заросший паутиной. И все. Здесь никто спрятаться не сможет – негде.

Возвращаюсь назад. Ну все, если его нет и за этой дверью, значит, он не человек, а какая-то нечисть. Некуда ему исчезнуть.

Железная дверь поддается на удивление легко, только страшно скрипят несмазанные петли. Внутри темно, тихо. Никаких признаков присутствия живого человека. Ни черта не видно. Вроде, ступенек нет и пол ровный.

Ну что, вперед? Стоять на пороге – бесполезно. Жаль, что выключатель там, внутри. Нащупываю спички, беру сразу три, чиркаю и делаю шаг.

И тут меня хватают за плечо и бьют. Жестко и больно. Я даже не успеваю отклониться. Дикая боль взрывается в правом боку. Падаю, пытаясь увернуться от следующего удара. Иначе – вся эта история кончится плохо. Откатываюсь на бок и неожиданно упираюсь в его ногу. Резко дергаю. Охая, он валится на меня. Стараюсь сбросить его с себя, он тянет руки к моему горлу. Если бы не бок, мне и труда-то особого не составило его скрутить. Но сейчас там, под ребрами, моя печень наливается тяжелым свинцом боли.

Неожиданно мой противник вскакивает и кидается к двери. На мгновенье в светлом проеме я вижу его фигуру. Нет, он не просто пытается удрать, ему захотелось еще и закрыть меня здесь. Тяжелый железный лист ползет к косяку. Сейчас последний раз скрипнет эта бронированная дверь, наступит полная темнота и тишина. Вопи потом, плачь, стреляй или бейся головой. Никто не услышит. А позора-то будет, когда найдут…

Вскакиваю, не замечая боли. В последний момент успеваю просунуть в щель ногу. Он давит снаружи, я – изнутри. Кто кого? Потихоньку его сопротивление ослабевает.

Тогда он отскакивает от двери и бросается по другому коридорчику. От страха отказало чувство ориентации? Там же тупик.

Я кидаюсь за ним. Он в два прыжка, разбрызгивая грязную воду, бросается к верстаку и хватает молоток. Я, по инерции скатываюсь по ступенькам и останавливаюсь. На лице его, разбитом, в темных потеках, очень гадкая улыбка.

Я его сейчас ненавижу. Ненавижу за то, что он мразь и подонок, который может ударить ножом любого – женщину, ребенка, старика, за то, что он сейчас этим старым молотком собирается убить меня. Но я не дам ему сделать этого. Не дам уж хотя бы для того, чтобы он почувствовал себя слизняком и дрянью.

Пистолет достать я не успею. Надо защищаться так, полагаясь только на свои руки и опыт.

Он взмахивает молотком. Ныряю под его руку и резко толкаю плечом. И все же рукоять молотка задевает меня по затылку. На какое-то мгновенье все перед глазами поплыло. Мы плюхаемся в воду около стены. В нос бьет затхлый запах. Как нашатырь. В последний момент успеваю перехватить его руку с вновь занесенным молотком. Как у Лермонтова – «обнявшись крепче двух друзей», мы, тяжело дыша, вжимаясь в стену, медленно поднимаемся. Он пытается меня боднуть в переносицу, но я начеку, успеваю спрятать голову на его грязном плече.

Пора переходить к более активным действиям. Отступаю назад, немного, всего на полшага. Он пытается левой, свободной рукой, схватить меня за горло, но я уже не обращаю на это внимания. Резко поднимаю ногу и дергаю, что есть сил, за полу его куртки. Он охает и сгибается. Бью еще раз, вкладывая в удар весь вес, зная, что больше не надо, и этого хватит. Его голова откидывается, и он медленно сползает по стене вниз. Глухо плеснул упавший молоток.

Не дожидаясь, пока он придет в себя, одеваю ему «браслеты» наручников.

– Вставай. Пошли…

Он открывает мутные глаза. Едва поднимается, опираясь мокрыми руками о серую стену. Понуро тащится к выходу.

Сверху слышится шум. Зовут меня. Вовремя, очень болит бок…

Занято, опять занято!

Ну почему моему ненаглядному надо разговаривать по телефону именно в ту минуту, когда я должна сказать ему очень важную вещь?! А вдруг он тут ни при чем? Просто плохо соединяет? Лялька мне объясняла – сейчас устанавливают новые станции, с электроникой, а в ней – какие-то вихревые токи образуются. Вот из-за них и получается неразбериха. Надо попробовать еще раз.