Не прошло и двух лет с тех пор, как Ван приколол маленький цветок орхидеи на платье симпатичной блондинке по имени Розмари Бате [94] и проводил ее на вечер в колледже Килгора. Сейчас полторы тысячи жителей Восточного Техаса ждали его в зале, который был менее известен пианистам, чем любителям белозубых улыбок и взлетающих вверх ножек – поклонникам девушек из лучшей в мире танцевальной группы поддержки Kilgore Rangerettes [VCL, 54–55]. По предложению мэра Килгора 9 апреля 1953 года был объявлен днем Вана Клиберна в этом городе.

Тем не менее самого юного героя нигде не было видно. Похоже, он считал, что девиз Rangerettes «Красота не знает боли» можно было с успехом применить и к пианистам: последние тоже должны были играть великолепно независимо от настроения. Обычно Ван приезжал на концерт в последнюю минуту (а иногда и после нее), а потом молился, выходил в зал и играл.

Через полчаса зрители начали волноваться. Поползли слухи о том, что Ван все еще сидит у себя дома и разговаривает по междугородней связи с девушкой из Нью-Йорка. Терпение публики почти иссякло, когда он наконец появился на сцене, сел за рояль и виртуозно исполнил «Знамя, усыпанное звездами» – государственный гимн США. Воодушевленные неожиданной торжественностью происходящего зрители вскакивали на ноги и громко кричали, приветствуя пианиста, хотя концерт еще не начался. А когда он все-таки начался, они неподвижно замерли на краешках кресел, чувствуя каждую ноту – словно это по ним, как по струнам, били молоточки инструмента. Эмоциональная мощь, которая исходила от Вана, буквально наэлектризовала аудиторию; здесь каждый получал искры его жизненной энергии, его чувств и его благословения.

Во время антракта президент Музыкального клуба Килгора миссис Уитлеси вручила Вану чек на 600 долларов для продолжения музыкального образования [ТМ1]. Она сообщила, что Ван также получил спонсорскую поддержку нефтепромышленников Восточного Техаса и Луизианы, которые очень им гордятся. Пораженный Ван ответил, что всегда будет помнить помощь незнакомых ему людей и будет стремиться совершить что-нибудь действительно великое. Этот эпизод только добавил возбуждения в атмосферу происходящего, и концерт завершился овацией, которая порадовала бы любую звезду колледжа. Позже в том же году (17 и 18 ноября 1953 года) Ван

Клиберн участвовал в Днях Восточного Техаса, устроенных в его честь мэром Шривпорта, который не хотел, чтобы вся слава Вана досталась Килгору [95] . Оба города продемонстрировали большой спрос на талантливого тинейджера, но взамен преподали ему урок, который так и не выучили многие из тех, кто получил международную известность. Ты выступаешь не только для знатоков, которые хотят услышать знакомые пьесы; ты играешь для врача, юриста, коммерсанта или начальника пожарной охраны, которые сами не могут сыграть на рояле. Исполнение музыки – это служение всем. И такой опыт дорогого стоил…

Лето Ван провел на озере Чатоква, на западе штата Нью-Йорк. Здесь в XIX веке начиналось движение за образование взрослых, которое впоследствии охватило своими учебными лагерями всю страну. Ван поселился на берегу озера в летнем домике жительницы Далласа госпожи Мангер и играл с фестивальным оркестром под управлением Уолтера Хендла, музыкального руководителя Далласского симфонического оркестра. Как сообщала газета Chautauquan, многочисленные техасцы, находившиеся в аудитории, «казалось, едва сдерживаются, чтобы не выхватить свои “стреляющие утюги”, а возгласы восхищения не сходят с их губ». Техасцы всегда поддерживают «своих», но необыкновенное умение Вана «держать» аудиторию привлекло особое внимание. Вкрадчивый лысоватый Марк Шубарт, декан Джульярдской школы и бывший редактор раздела музыки New York Times, с того самого момента, как впервые увидел Вана, стал уверять всех, что техасец имеет совершенно особенный талант. Когда его спросили, в чем это выражается, он ответил: «Оказывается, не все люди, говорящие с техасским акцентом, глупы» [SH]. Шубарт позвонил Биллу Джадду из компании Columbia Artists Management, Inc. (CAMI), мегаагентства, которое доминировало на рынке организации концертов.

– Я никогда не делал этого раньше, – сказал Шубарт Джадду, – но теперь… Здесь есть пианист по имени Ван Клиберн, вы должны его послушать…

– Да, я слышал о нем, – ответил Джадд [VCL, 58]. – А нельзя ли его послушать скрытно, не афишируя этого?

В один из дней, когда Ван играл Моцарта и Прокофьева в зале Джульярдской школы, Джадд занял место в заднем ряду… Позже он говорил, что Ван – это единственный исполнитель, в котором он был совершенно уверен с самого начала. Внешний вид Вана тоже Джадду понравился: в юноше не было столичного лоска. Очень высокий техасец с лицом ребенка мог сформироваться в заметную фигуру в мире музыки…

Джадд был из тех людей, которые за обедом выпивают по четыре мартини, за ужином смешивают напитки разной крепости, а по утрам «работают дома». Тем не менее он имел безупречный музыкальный вкус (его отец был менеджером Бостонского симфонического оркестра) и являлся вице-президентом в самом важном и ярком подразделении CAMI, которое называлось «Джадсон, О’Нил и Джадд». Предложить контракт студенту – это само по себе было очень необычно, но, когда Джадд заговорил о контракте, Ван вежливо поблагодарил его и обещал подумать. Над ним висели какие-то долги – в январе 1954 года он снова зашел в бюро объявлений Джульярда, чтобы напомнить им, что он готов заниматься со студентами. Но основные надежды были связаны у него с другим занятием. Несколько месяцев тому назад он побывал в Capitol Theatre, роскошном кинодворце на четыре тысячи мест, расположенном недалеко от Таймс-сквер, где демонстрировалась лента под названием «Сегодня вечером мы поем» (Tonight We Sing). Это был слащавый фильм о карьере и пути к богатству Сола Юрока, легендарного импресарио русского происхождения, который представлял в Америке многих артистов мирового уровня. Фильм Вана потряс [96] . Он с детства мечтал появиться в огнях рампы под надписью «Сол Юрок представляет» [97] . Не удивительно, что, надеясь на Юрока, он тянул с ответом на предложения Джадда. Удивленный менеджер преследовал девятнадцатилетнего студента более года. Джадд приносил ему улучшенные контракты, приглашал обедать, приносил билеты на концерты. Все знаки внимания Ван принимал с большим изяществом, но это ни на шаг не приближало Джадда к подписанию документов.

– А насколько наш Ван на самом деле хорош, как ты думаешь? – начал наседать на Джадда на одной вечеринке Аллен Спайсер. – Скажи мне это так, чтобы было понятно бизнесмену.

– Ну, давай попробую… – ответил Джадд. – Может, так? Во-первых, это колоссальный пианист. Во-вторых, он даже лучше, чем сам о себе думает… [VCL, 59]

Впрочем, вскоре вера Джадда в талант Вана подверглась серьезным испытаниям…

Конкурс имени Левентритта был необычным. На нем не было никаких формальных правил, никаких заявок по форме, никаких денежных призов, никаких сюрпризов в репертуаре: все, что требовалось, – это сыграть концерт Моцарта, Бетховена или Брамса. Да и проходил конкурс только в те годы, когда его главные организаторы, дирижер Джордж Селл и пианист Рудольф Серкин, решали, что на горизонте появилось достаточно талантливых музыкантов. Тем не менее это был самый жесткий конкурс молодых инструменталистов в США. Чтобы увезти домой титул победителя (вторые и третьи места не присуждались), пианист должен был быть готов сыграть с Нью-Йоркским филармоническим оркестром и начать концертную карьеру. Планка была установлена так высоко, что в течение четырех лет на конкурсах, в которых принимали участие по тридцать-сорок человек, не было ни одного победителя.