– Убежим, – подбадривая Евгения, убежденно сказал Павел.

– Куда? – закашлялся юноша и, отвернувшись, выплюнул сгусток крови. – На воле вас ищет полиция, ждут суд и тюрьма, а меня – незавидная доля нищего.

– Ладно, ладно, – присаживаясь на край нар, примирительно похлопал его по колену Сарычев. – Не паникуй! Помозгуем. Они должны нас кормить?

– Дают поесть два раза в сутки, но дверь не открывают, – пытаясь унять новый приступ кашля, ответил Тоболин.

Павел пристроился у него в ногах и устало закрыл глаза. Господи, как глупо он попался! Позволил себе расслабиться, обрадовался, что они пообещали отдать мальчишку, – и сейчас он заберет его, забыл, с кем имеет дело. Нет, Антуан и его компания дорого заплатят ему за эти штучки! Но для этого надо выбраться на волю. Но как выбраться из каменного мешка, да еще вытащить с собой Тоболина – ослабевшего, больного, избитого?

Незаметно Сарычев задремал, свернувшись калачиком на тряпье, покрывавшем дощатые нары. Спал он беспокойно, часто вздрагивая и просыпаясь, но, открыв глаза, видел все те же стены, тусклую лампочку под потолком и маленькое, зарешеченное оконце.

Утром в коридоре раздались тяжелые шаги и щелкнула задвижка «кормушки». Появился поднос с мисками. Павел жадно схватил его – даже здесь нужны силы. В мисках оказался рис, овощи и немного мяса. Похоже, гангстеры не собираются морить их голодом?

– Эй, сумасшедший? – окликнули Сарычева из-за двери. – Скажи своему дружку, чтобы не упрямился. Нам надоело ждать. Если ты его не уговоришь, придется приняться за тебя.

– Я могу поговорить с Антуаном? – отдавая поднос, спросил Павел. Только бы они открыли дверь, а там посмотрим, на чьей стороне бог удачи.

– Его сейчас нет, – «кормушка» захлопнулась.

Закурив, бывший есаул подошел к амбразуре окна и прикинул, как бы до него добраться, чтобы выглянуть наружу. Пожалуй, если Евгений поможет, то попытка удастся. Опершись ногами на спину согнутого Тоболина, Павел рванулся к оконцу и уцепился за решетку.

Сквозь мутное, покрытое налетом серой грязи стекло Сарычев увидел деревья, кусты, небольшую лужайку. Значит, их камера расположена в другой, цокольной половине дома – в той, что выходит на косогор? Спрыгнув, он отряхнул ладони и присел рядом с Евгением:

– У меня осталась пилка. Надо ее наточить и придумать, как заманить сюда нашего тюремщика.

Тоболин не ответил. Прикрыв глаза, он лежал на нарах – хриплое дыхание, мелкие бисеринки пота на лбу. Смочив в чашке с водой платок, Павел положил его на голову юноши. Чем он еще может ему помочь?

Прислушавшись – нет ли кого в коридоре, – Сарычев принялся затачивать о каменную плиту пола пилку для ногтей, пытаясь сделать из нее хоть какое-то подобие ножа. Конечно, это не оружие, но надо использовать даже малейшую возможность, отпущенную судьбой. Через пару часов напряженной работы одна сторона пилки была заточена, как бритва.

Евгений лежал в забытьи. Когда к вечеру принесли пищу, Павел потребовал позвать врача, но тюремщик ничего не ответил.

Ночью Тоболину стало еще хуже – он метался в бреду, выкрикивал непонятные слова, а потом начал говорить с отцом, видимо, привидевшимся ему в горячке. «Плохо дело», – понял Сарычев и, подбежав к двери, начал колотить в нее руками и ногами. Обитые железом доски гудели как колокол, но никто не приходил.

Утомившись, Павел опустился на пол, глотая слезы бессильной ярости. Они скатывались по его небритому подбородку, падали на ставшую серой рубаху, жгли сердце невыносимой болью.

– Павел Петрович! – тихо позвал пришедший в себя Евгений. Сарычев подошел к нему.

«Отходит», – поглядев в лицо юноши, понял есаул. Он видел слишком много разных смертей на фронтах и за время скитаний, чтобы ошибиться. Рядом с ним и у него на руках умирали от тифа, сабельных, пулевых и штыковых ранений, от страшной дизентерии, но никогда еще не расставались с жизнью так, как Тоболин, – от потери надежды и диких избиений. Если бы Сарычев умел лечить! Но он умел только убивать.

– Простите, – сделав знак, чтобы Павел наклонился ближе к нему, шепнул Евгений. – И прощайте. Спасибо, что вы до конца были со мной.

Он судорожно дернулся и, вытянувшись, затих, уставившись невидящими глазами на тусклую лампочку под потолком.

– Женя, – Сарычев протянул руку, кончиками пальцев коснулся щеки Тоболина и, словно ожегшись, отдернул ее, отшатнувшись назад. Все кончено, он остался один…

Утром тюремщик, как всегда открыв «кормушку», увидел Сарычева безучастно сидящим на полу около дощатого топчана, на котором лежало тело Тоболина.