Шрифт:
— Ты лазал туда? — спросил я у пальца.
Он отогнул кверху свой кончик и смело поглядел мне в глаза.
— Да, — сказал он, — простите. Мне вдруг очень захотелось побродить одному. Ведь я еще никогда в жизни ничего не предпринимал самостоятельно. И я решил попробовать. >1 вылез из-под одеяла. В полной темноте. Сердце так ужасно билось. Но я всё полз, пока не очутился на краю кровати. Остальные пальцы отговаривали меня, они тянули меня назад, они цеплялись за простыню, но я всё-таки перебрался на тумбочку. У меня закружилась голова от счастья: я мог делать что хочу. Вы крепко спали и ничего не чувствовали. Я мог потрогать лампу, перевернуть страницу книги, сдвинуть коробок спичек. Я даже мог, если бы захотел, спрятаться от вас под кровать. Пальцы уговаривали меня: «Скорее лезь обратно, а то он ужасно рассердится». Но я говорил, что вы не рассердитесь, наоборот, вы очень обрадуетесь, когда узнаете, что у вас есть такой самостоятельный палец. Представьте себе, что все ваши пальцы станут такими же, тогда вы будете спать, или читать книгу, или сидеть в кино, а мы в это время сможем сами что-нибудь делать. Ну, например, пришьем пуговицу или напишем сказку…
Он стоял передо мной, такой маленький, доверчивый и счастливый, что я не мог на него рассердиться.
— Ты славный палец, — сказал я, слизнув с него капельку крови. — Я очень рад, что на этот раз ты отделался только легким уколом, но я совсем не желаю когда-нибудь лишиться такого смелого пальца.
Поговорив так со своим пальцем, я снова потушил свет, и мы проспали до утра.
На следующий день, читая книгу, я заметил, что мои пальцы, думая, будто я не обращаю на них внимания, вели между собой странный разговор.
— Этой ночью, ребята, я понял, — говорил Указательный палец, — что пальцы вовсе не так уж зависят от человека.
Безымянный, старавшийся в это время разглядеть свое отражение в стеклянной чернильнице, сказал легкомысленно и небрежно:
— Мы зависим от него не больше, чем он от нас. Интересно, что бы он стал делать, если бы мы отказались умывать ему лицо и расчесывать волосы?
— Послушать вас, просто уши вянут, — вмешался толстяк Большой палец. — Если бы у вас под ногтями была хоть капля разума, так вы не воображали бы о себе, а понимали, что мы — это только конечности человека, и всё, и не о чем говорить.
Тут вступил в разговор Средний палец. Он перелистал за мою жизнь столько разных книг, что был весьма раздумчивым пальцем.
— А вам, ребята, никогда не приходило в голову, — спросил он, — как поступает человек в темноте? Он протягивает вперед руку, а рука протягивает пальцы. И мы ведем за собой человека.
Эта мысль была такой ошеломляющей, что все пальцы растопырились от удивления.
— Именно так! — закричал Указательный. — Мы ведем его за собой.
Мизинец был очень доволен.
— Вот так да! — смеялся он. — Кто бы мог подумать, что я веду за собой человека, да еще такого, который пишет сказки!
— Кто пишет сказки? — удивился Средний палец. — Разве он пишет сказки? Он сочиняет их, с этим я спорить не буду, но пишем-то всё-таки мы!
А Большой палец, этот толстобрюхий наглец, подтвердил:
— Это верно, пишем-то мы. Вон и сейчас еще у меня вся морда в чернилах!
Средний палец сказал:
— Так давайте сделаем вывод: мы имеем такое же право на независимость, как и сам человек.
— А зачем нам независимость? — спросил Большой палец. — Что нам с ней делать?
— О, независимость! — воскликнул Указательный. — Я бы знал, что с ней делать!
Безымянный мечтал:
— Я бы сделал маникюр. Я бы покрыл свой ноготь лаком. Я бы купил перстень.
— Тьфу, — сказал толстяк, — просто противно слушать.
Но за Безымянный вступился Средний.
— Ты зря на него нападаешь. Ведь только для того и нужна независимость, чтобы делать всё, что мы пожелаем, — говорил он. — Захотим — будем делать маникюр, захотим — будем щипаться, захотим — чесаться. А если вдруг нам придет в голову устроить комбинацию из трех пальцев, так пожалуйста! Всё в наших руках!
— Это, конечно, очень заманчиво— делать всё, что вздумается, — сказал Большой палец, — но ведь это бесплодные мечты.
— Как сказать! — ответил Средний. — Если человеку объяснить как следует…
— А что? Может, попробуем? — перебил Указательный палец. — Давай, братишка, ты у нас такой начитанный, действуй!
И Средний палец стал действовать.
Для разговора со мной он выбрал такое время, когда я заканчивал одну из своих сказок. В этой сказке я, подобно другим писателям, довольно красноречиво рассуждал о независимости личности. Мне оставалось дописать только страницу, и я торопливо набрасывал строку за строкой, как вдруг Большой, Указательный и Средний пальцы, державшие перо, разогнулись, и перо выпало из руки, расплескав на бумаге кляксу.
— В чем дело, ребята? — спросил я.
Сначала мне никто не ответил. Большой палец, тяжко вздохнув, сделал какой-то знак Безымянному и Мизинцу, и все три пальца уткнулись в ладонь. Только Средний и Указательный стояли, не сгибая суставы, еще вымазанные после работы чернилами, взволнованные и бесстрашные.
— Ну? — спросил я у них.
Средний палец ответил:
— Ваша сказка почти дописана. А для чего? Разве она может принести кому-нибудь независимость?
— Нет, — сказал я, — но она может пробудить стремление к независимости.