Виктория застыла, глядя в пустоту, и резко, оттолкнув обоих медработников, бросилась к своему ребенку. Медперсонал поспешил вслед.

– О, Господи! – закричала она, когда увидела ужасную картину.

Слетевшее с петель окно, осколки стекла в раме и на полу, вздыбленные ветром занавески, ливень заливающий пол и край детской кроватки вселили страх в обезумевшую мать.

– Где он?! – она не увидела на кроватке дитя и, склоняясь, искала его на полу. – Вы его забрали? – волновалась Виктория.

– Нет… – удивленная медсестра переглянулась с врачом.

Виктория подошла ближе и увидела торчавшую над кроватью посиневшую голову сына, застрявшую между кроватью и стеной. Тельце, видимо, съехало и перекатилось через низкий бортик, и только голова мешала телу упасть на пол.

…Печалька. Да-да… Мне повезло испытать все прелести эшафота уже в возрасте младенца.

Мама, шокированная смертью сына, с ужасом смотрела на людей в белых халатах, ожидая помощи. Врач резко отодвинул Викторию в сторону, и быстро вернул меня в положение на спину, удобное для спасения жизни. Пощупал пульс, осмотрел мои глаза на признак реакции зрачков на свет, покрутил мне голову влево вправо и, убедившись, что я мёртв, горестно посмотрел на мать и констатировал:

– Мне очень жаль…

Виктория метнулась к кровати с криком: «Не верю!».

Она оттолкнула в сторону безучастного врача. Он ошалел от неожиданного выпада пациентки, и едва не упал, поскользнувшись на осколках стекла. Мама начала спасать меня. Она подняла мое тело над головой, потрясла словно грушу. Я помню, как болталась моя голова, будто тряпка на ветру и эти неудобные позы. Мама, не зная, что делать, с глазами полными слёз и паники, все реанимировала меня, искренне ругая всех и вся, полная скорби и проклятий, с мольбой к Богу вернуть ей дитя.

Кстати, моя мама своего рода доктор. Нет, у неё нет медицинского образования, но она профессионал традиционной народной медицины. Пока она меня «дубасила» пальцами в моё маленькое тело, чтобы запустить сердце, цвет моей головы пришел в норму, и она уже не выглядела так ужасно.

– Раз! Два! Три! Четыре! Пять! – мама шептала себе под нос, делая ритмичные толчки в крохотную грудь, не боясь сломать ребра. – Вдох! – Она выдыхала весь свой воздух из легких в мой рот (хорошо, что мой нос не закрыла пальцами! А то, порвала бы мои легкие своим объемом воздуха… а так, лишний, он выходил через нос). – Раз! Два! Три! Четыре! Пять! – Снова толчки. – Вдох!

Она совершала однотипные действия уже пять минут. Вот она сила – материнской любви – она верила, и даже ни на секунду не сомневалась, что оживит меня.

– Дыши, Артист!.. Ты меня слышишь?! – первый раз повысила она голос именно на меня. – Я тебя не отпускаю!.. Не тебя!.. Не сегодня!.. Я слишком долго тебя ждала!

Объяснить её крики можно довольно просто, но это весьма трагично. Несколько раз она теряла ребенка, будучи беременной: один раз упала с лестницы на живот; другой – перепугалась едва не сбившего её на вокзале автобуса и снова упала на живот; третий – перепарилась в бане, не подумав… Печально… Но… Вот он… Я… Долгожданный… и реанимируемый мамой.

Персонал решил не трогать расстроенную мать – мало ли что у неё в голове, того гляди, стеклом полоснёт ненароком. Поэтому они молча наблюдали в сторонке и ждали, когда она поймёт и примет неизбежную трагедию. Но не тут-то было… Я задышал… зрачки сузились после хриплого вздоха. Закашлявшись, я тихо заплакал.

Доктор был, мягко говоря, в шоке: он перекрестился, а медсестра от радости упала на стул. Мама, в отличие от них, счастливо разревелась, осознав, что только что силой материнской любви воскресила своего Артиста. Она укутала тёплым одеялом мое ознобившее тельце. Взяв меня на руки, она крепко обняла, затем гневно взглянула на медсестру, которая оцепенела от маминого взгляда.

– Сволочь! – это всё, что сказала мама.

Врач опустил голову и стыдливо прикрыл глаза.

Я вообще не понимаю… у этого типа, развлечение такое было – наблюдать за страданиями несчастной женщины? По-моему, ничего развлекательного в произошедшей беде не было! Я понимаю, что подобное зрелище не случается каждый день, но всё же…

Итак, у меня таки получилось добраться живым домой, в моё первое настоящее личное пространство, заполненное теми, кому я дорог. Мама поклялась себе, что больше никогда в жизни не доверится ни одному человеку в белом халате. И, знаете, она в чём-то права. Большинству из них интересны лишь деньги, несмотря на клятву Гиппократа, но о каких деньгах идёт речь в советской семье…

Бабушка встретила нас тёплой улыбкой и вкусным домашним печеньем, наполнившим ароматом весь дом, и целым заварником чая. Какого именно? Хм… довольно деликатный вопрос, ведь в магазинах, все равно, выбора не было. Точнее выбор был – чай или кофе в банках с названиями «Чай» и «Кофе» (в Советском Союзе кофе, вроде бы, поставлялся из Бразилии, а чай – из Индии). Поэтому честно будет сказать «Индийский чай». Вспомнил! Был еще «Грузинский чай». Так или иначе, мне было всё равно. Рано мне было пить чай. Он предназначался для моей семьи, я же любил молоко (кстати, я его, даже учась в университете, предпочитал другим напиткам).