Шрифт:
Поразительные перемены произошли здесь за очень короткий срок. Только два года назад на мысе была организована научная зимовка. Тогда здесь стоял лишь десяток куполообразных яранг чукчей, а кругом снежная пустыня. Полярники привезли с собой строительные материалы, но в первое время жили в палатках. Быстро выросли несколько жилых домов, склад, здание радиостанции с высокими мачтами. На мысе Шмидта стал расти небольшой заполярный посёлок. Исконные кочевники – чукчи ещё не очень охотно переходили к оседлости. Но с помощью полярников несколько семей уже построили вокруг станции добротные жилые дома.
Чукчи только начинали приобщаться к цивилизации. Этот маленький северный народ охотников и оленеводов, живущий на огромном пространстве Чукотского полуострова, раньше грабили русские и иностранные купцы-хищники. В начале этого столетия чукчи платили за бутылку «огненной воды» – спирта – двадцать оленей. Чтобы приобрести плохонькую охотничью винтовку у американского купца (Америку от Чукотки отделяет не очень широкий пролив), чукча должен был положить на землю кучу белоснежных песцовых шкурок высотою с ружьё. Чукчи все поголовно были неграмотны. Они вымирали от голода и болезней, так как лечились только у колдунов-шаманов…
В середине тридцатых годов, примерно в то время, когда я оказался на мысе Шмидта, чукчи отправили письмо в «Правду». Я его переписал из газеты:
«…Раньше, до Советской власти, в наших головах было темно, как в большую ночь зимой, когда нет солнца. Мы все видим, что стали другими. Лучше охотимся, лучше живём. Мы теперь ходим в баню, чисто моем посуду, умеем печь хлеб. Нам понравилось носить нижнее бельё, и мы его стираем. У нас есть европейское платье, и, когда не холодно, мы его носим. Мы уже не инородцы, как называли нас до революции. Теперь мы – граждане, как все, кто живёт и хорошо работает на советской земле».
В день нашего прилёта стояла нормальная для этих мест зимняя погода – сорок градусов холода. Было ясно, но когда я шагал по посёлку, то заметил, что начала играть тонкая позёмка. Над стылой землёй поднимались низкие снежные смерчи. Это верный предшественник пурги. И на самом деле, вскоре разразилась злейшая пурга, сухая и морозная. Она застала меня в гостях у чукотской семьи. Мы находились не в дымной тёмной яранге – шалаше из звериных шкур, а в новеньком деревянном, просторном доме, даже с «городской» – правда, самодельной – мебелью: столом, скамейками, не то нарами, не то широкой деревянной кроватью, заваленной оленьими шкурами.
В доме было так жарко натоплено, что его обитатели ходили полуголыми. Я тоже остался в одной нижней рубашке. При свете керосиновой ларцы блестели смуглые мускулистые тела двух мальчишек, черноголовых, с чуть раскосыми тёмными глазами. Это были внуки знаменитого по всему побережью охотника за морским зверем Тымнатуге. Старшему – Ване – было четырнадцать лет. Его брату – Мише – двенадцать. У всех юных чукчей русские имена.
Мы ели варёную оленину. Запивали её бесчисленными кружками крепчайшего чая и беседовали под рёв пурги за бревенчатыми степами. Вернее, я отвечал на вопросы, сыпавшиеся один за другим. Больше всех спрашивали Ваня и Миша.
Эти ребята, знакомые с самым современным видом транспорта – самолётом, очень смутно представляли себе паровоз, не понимали, какая сила двигает вперёд автомобиль, и не знали, что такое троллейбус. Их интересовало буквально всё: и какая охота в Москве (?!), и в каких огромных каменных зданиях учатся школьники столицы… Они видели Кремль на экране кинопередвижки у соседей-зимовщиков, и теперь мой тёзка допытывался:
– Говорят, что часы на Спасской башне за сто километров видать даже с самолёта. А стрелку их один человек не поднимет. Правда это?
– Правда, ребята. Но только поближе… Я сам не раз низко летал над Красной площадью и хорошо видел стрелки часов. Время не успевал разглядеть, некогда было, боялся, как бы не задеть крышу какого-нибудь высокого здания.
Не один час тянулся вечер вопросов и ответов, пока я не услышал о том, что мой «М-10-94» находится здесь, неподалёку. Хозяева мои из вежливости молчали. К тому же всем захотелось спать. Первыми улеглись Ваня и Миша, за ними и взрослые.
Но мне не спалось. Было жарко и нестерпимо душно. Я ворочался на груде оленьих шкур, которые мне постелили на ночь, и думал о своём самолёте, и вспоминал рассказ Флегонта Бассейна о его полёте на остров Врангеля.
Рассказ бортмеханика
– Прилетели мы с Фарихом, Петровым и Ивановым на мыс Северный, то есть Шмидта, заправились, отдохнули и тронулись дальше. Погода стоит хорошая, а какая на острове, не знаем. Радиосвязи с Врангелем нет. Радиста мы только везём туда, – рассказывал Бассейн.
Погода в Арктике коварна и изменчива. Лётчик, отправляясь в полёт, никогда не знает, что ждёт его впереди, через какие-нибудь сто километров, – солнце или пурга, будет хорошая видимость или непроницаемый туман закроет всё внизу. Так было и на этот раз. Вскоре Фарих повёл «М-10-94» по компасу – над облаками, низко ползшими над водой, льдами и землёй. Тщетно он пытался найти «окно» в серой облачной пелене. Пилот хотел уже вернуться обратно на мыс Северный, как до его плеча дотронулся Бассейн, потянулся к уху и крикнул: