Шрифт:
Много крашенных в красный цвет бород; краска – хна – стоила дорого, и только богатые люди – муллы, беки, кадии [65] – могли позволить себе такую роскошь.
Оценщик, которому Давлетша пообещал бакшиш, принялся расхваливать Булата.
– Вот раб! – выкрикивал он. – За такого раба не жалко отдать богатства семи стран света!
В толпе послышался смех. Вперед протолкался ремесленник в засаленной тюбетейке:
– А что он умеет делать? Я не знаю, никто не знает. Может быть, ты знаешь? Скажи!
65
Кадий (арабск.) – судья.
– Он? – Оценщик подтолкнул Никиту к зрителям и затараторил: – Он проворен, как ящерица, искусен, как сорок ремесленников! Он и халат сошьет, и коня подкует, и пилав сварит, и ребенка понянчит…
– Как это хозяину не жаль расстаться с таким сокровищем? – заметил ремесленник под общий хохот. – Может, он кусается?
– Кусается? Да у него и зубов-то нет! – быстро возразил оценщик.
Грянул взрыв смеха. Оценщик смутился, попав впросак.
– Сорок тэнга! – закричал он, поворачивая унылого Никиту во все стороны. – Сорок тэнга за мудрого, опытного раба… Тридцать тэнга за раба, искусного во всех ремеслах!.. Спешите, правоверные, не упускайте случая – раскаетесь: не всегда будет торба с овсом у коня на морде!
В толпе молчали.
– Двадцать тэнга за раба, который принесет счастье и довольство в дом купившего его! – как ни в чем не бывало продолжал оценщик, стараясь поймать взглядом глаза краснобородых богачей. – Двадцать тэнга!.. Пятнадцать тэнга!..
– Два тэнга! – предложил ремесленник.
– Аллах велик, но, создавая тебя, забыл вложить ум в твою голову! Два тэнга за такого ценного раба?! Два тэнга?! – возмущался оценщик.
А Давлетша чуть не ревел с досады.
Несмотря на старания оценщика, Булата продали за два тэнга. Купил старика оружейник, первым предложивший за него цену.
Получая деньги после вычета сборов и налогов, Давлетша взвыл:
– Вай-уляй! Имя мое пропало! Этот покупатель опозорил могилу моего отца!
– Судьба! – утешал его оценщик.
– Лучше бы я зарезал русского муллу! Сапоги давал, халат давал, на коне вез… И все за два тэнга!
С горя Давлетша отправился пить бузу [66] и прокутил все деньги.
Никиту свел с помоста оружейник Курбан. Базарный писец иглой нацарапал на плоском медном кольце имя Курбана. Кольцо продели в ухо Никиты, проткнув шилом мочку. Теперь Булат стал вещью, отмеченной клеймом хозяина, и за попытку к бегству подлежал смерти.
66
Буза – хмельной напиток.
Глава IV
У оружейника Курбана
Из караван-сарая, где продавали рабов, шли по извилистым городским улицам. Булат внимательно присматривался к чуждой архитектуре восточного города. Мечети с круглыми куполами, с высоко вознесенными узкими минаретами [67] сверкали эмалью, по которой вились золотые разводы и завитушки. В глубине сводчатых входов виднелись полуоткрытые двери дорогого дерева, испещренные причудливой вязью священных изречений. Мусульманские обычаи запрещали изображать живые существа, и восточные художники употребляли все искусство на создание изящных арабесок – узоров.
67
Минарет – вышка при мечети; с минарета раздается призыв к молитве в определенные часы суток.
Около одной из мечетей хозяин Булата встретил знакомого и остановился поговорить. Никита заглянул в растворенную дверь. В прохладе мечети расположилась школа: мулла и полтора десятка учеников. Ученики – мулла-задэ, – сидя на каменном полу с поджатыми ногами, покачивались из стороны в сторону и заунывным голосом твердили заданное. Один загляделся на пышущую жаром улицу. Мулла с размаху хлестнул длинной камышиной по бритой голове лентяя. Товарищи наказанного захохотали, а сам он остервенело забубнил урок.
Оружейник дернул Никиту за руку и повел дальше.
Дома богачей скрывались в глубине дворов, обнесенных высокими стенами. Лишь узенькие калитки, охраняемые дюжими сторожами, проделаны были в стенах. Улицы походили на длинные коридоры: два пешехода могли разойтись свободно, всадники разъезжались с трудом.
Булат на своей спине испытал неудобства хождения по казанским улицам.
– Берегись, берегись! – послышались крики за поворотом.
Курбан втиснулся в маленькую нишу в стене, устроенную для таких случаев. Никита этого не сделал, да он и не понял предупреждения.
Из-за угла вывернулся бек в нарядном бешмете ярчайшего малинового цвета, в лисьем малахае. За ним ехали слуги. Растерянного Никиту притиснули к стене, чуть не затоптали лошадьми; вдобавок последний ударил его плетью.
– Не стой на дороге! – прошипел он злобно.
Курбан только посмеялся.
На улицах валялись отбросы, падаль; дорогу пересекали зловонные ручьи, вытекавшие из-под стен. Никто не заботился об уборке города. Все лишнее, ненужное выкидывалось на улицу, как на свалку. Остатки от еды пожирали бродячие собаки.