– Что хоть ожидается за товар? – решил уточнить Жан.

– Лафит наверняка сам пока этого не знает. Мне отчего-то кажется, что он вновь взялся за старое. Только поменял место. В Баратарии повторить подобное невозможно, однако мало ли удобных бухточек в здешних краях?

Липранди кивнул, соглашаясь, но спросил:

– С продажей Мексики испанских кораблей должно стать меньше. Кого же он будет грабить?

– По-вашему, есть разница? Главное – не оставлять свидетелей. Море же умеет хранить тайны.

– Но морально ли будет становиться соучастниками разбоя?

– Оставьте разговоры о морали простым людям, мой молодой друг. В стране, в которой мы сейчас находимся, ценность человека определяется исключительно заработанным им богатством. Поверьте, никого не волнует, откуда оно к вам пришло. Человек часто вынужден убивать ради иллюзорных вещей. Ради чести, любви к родине… Почему же не делать то же самое ради денег? Поверьте, я часто мучился раньше этим вопросом и теперь точно знаю, что в итоге только проиграл. Не стоит руководствоваться в жизни замшелыми христианскими ценностями. Чем раньше вы поймете это, тем лучше. Мой вам совет, Жан: не упускайте своего шанса.

Липранди посмотрел на собеседника и очень серьезно ответил:

– Не упущу.

– Ну вот, догнали.

Сысоев снял фуражку и перекрестился.

Только что вернувшиеся разъезды сообщили, что противник находится неподалеку и, судя по всему, готов принять бой.

Со всех сторон к генералу уже спешили офицеры, как свои, казачьи, так и испанские. Последние не очень охотно выполняли приказания, тем более Сысоев частенько распекал их за плохую подготовку солдат, едва не заставляя проходить все положенные учения с азов. Гордые кабальеро считали подобное недопустимым. Они-то были уверены, что их армия едва ли не лучшая в мире. Но по служебному положению казачий генерал стоял выше их – оставалось возмущаться и тем не менее хоть как-то выполнять приказания.

– Съездите, господин сотник, посмотрите, как там и что, – обратился генерал к Быкадорову.

Составлять план боя было еще рано. Прежде требовалось узнать о неприятеле подробнее да оценить сильные и слабые стороны позиции.

– Всем остальным – выступаем прежним порядком. Быть в готовности к немедленному бою, но пока не шуметь.

Всем уже давно успела надоесть бесконечная погоня. Устали даже кони, что же говорить о людях? Ни отдохнуть, ни толком помыться. Зато теперь на покрытых потом и пылью лицах сквозила откровенная радость. Наконец-то можно будет сойтись с противником и покончить с затянувшимся делом.

Возвращаться без всякого результата после того, как было затрачено столько сил, никому не хотелось. Хотелось победы, а потом сразу же – вернуться в родные места. Иногда солдату даже казарма кажется домом. Что же говорить про казака, которого ждут в станице?

Потому весть о грядущем бое вызвала энтузиазм. И куда только девалась усталость? Словно и не было долгого похода, во время которого пришлось пересечь едва ли не весь Тешас. Солдаты меняли в ружьях кремни на новые, торопливо подгоняли снаряжение так, чтобы было удобнее стрелять и работать штыком… Вперед двинулись дружно, хотя и без барабанного боя. Между двух коротеньких пехотных колонн мерно катились пушки. Казаки привычно заняли места по флангам, но пока ехали компактной массой, и лишь пики колыхались над строем.

– Что, господа? Поехали и мы. Взглянем на противника, – обернулся к своим непосредственным помощникам Сысоев и тут же послал коня вперед.

А всех помощников было – Муравьев, дон Карлос, Кастебан, есаул Греков да поручик Гулевич, игравший в отряде роль начальника артиллерии.

Впрочем, русские, вплоть до самого молодого из них – Гулевича, успели повоевать в Европе, да и Кастебан не раз и не два участвовал в схватках с повстанцами и бродячими бандами.

Чуть в отдалении тронулся десяток казаков. На войне бывает всякое, и уж лучше прикрыть на всякий случай начальство, которое так и лезет черту в самую пасть.

В стороне справа грянул выстрел, а затем – еще несколько.

Сысоев поневоле приостановил коня и повернул голову на выстрелы. Застыла рядом свита. Даже спешащие позади солдаты с казаками невольно замедлили движение, не зная: поворачивать или продолжать идти вперед?

– Разрешите? – ради приличия спросил Муравьев и, не слушая ответа, погнал коня направо.

За долгое время войны от границы до Тарутина и потом от Тарутина до Парижа Муравьева настолько часто посылали с поручениями, что верховая езда была ему только в радость. Вот и сейчас он мчался без малого не карьером, машинально удерживаясь в седле и стремясь еще осмотреть окрестности, насколько это было возможно на скаку, и в то же время еще мог рассуждать. Ну, положим, не совсем рассуждать, но пытаться решить главный вопрос: случайная стычка небольших партий или все-таки обошли и сейчас предстоит бой?

Конь перевалил через крохотный холм, и вопрос немедленно решился.

На той стороне склона стоял дозор, десяток казаков, а вдали, торопливо уменьшаясь, мчались несколько конных.

– Так что вражий разъезд, ваше благородие, – спокойно оповестил офицера урядник, едва Николай остановился рядом с казаками. – Аккурат едва не столкнулись. Одного мы завалили, вон и конь у него справный.

Муравьев лишь сейчас заметил, что одна лошадь у казаков лишняя. И когда только успели поймать?