Стоит отметить, что еще в конце января 1902 года в Самаре состоялся съезд сторонников «Искры». Большинство членов ЦК Русской организации «Искры», избранного на этом съезде, в 1903 году также примкнули к большевикам.

Однако деятельность полиции вносила свои коррективы: кое-кто был арестован, кто-то эмигрировал. В середине февраля 1903 года в Орле состоялось второе совещание Оргкомитета, в котором участвовали представители Русской организации «Искры», организации «Южный рабочий» и Бунда. На совещании был утвержден новый состав Оргкомитета из 9 человек. В новом Оргкомитете «твердых искровцев» было только четверо (Г.М. Кржижановский, Ф.В. Ленгник, П.А. Красиков и А.М. Стопани), но это отнюдь не свидетельствует об упавшем авторитете Ленина. До 1903 года выбор лиц в разного рода комитеты мог носить случайный характер, так как четкого разделения на сторонников Ленина и его противников еще не было. Возникшие к тому времени разногласия в верхушке РСДРП еще не носили принципиального характера и не афишировались, хотя в среде политической эмиграции о них, конечно, знали.

Можно констатировать, что организационная структура партии к началу 1903 года не только была создана, но и успешно функционировала. Ближайший сотрудник Ленина этого периода Ф.В. Ленгник впоследствии вспоминал: «К моменту второго съезда остов партии фактически уже был создан. Были собраны люди, организации, был организован транспорт, тайная типография, существовала организация агентов… состоявшая из «профессиональных революционеров», занимающихся как специальностью революционной работой» [150] .

Русской организацией «Искры» был организован в 1902 году знаменитый побег из киевской Лукьяновской тюрьмы группы социал-демократов, наделавший много шума (хотя сама организация этого побега грешила многими промахами и недочетами).

Но о полном единстве в русской социал-демократии говорить не приходилось. Если верить воспоминаниям А. Шотмана, накануне второго съезда РСДРП только в Петербурге «работали три подпольных социал-демократических организации и все три претендовали на посылку своих делегатов. Две из этих организаций называли себя «Российской социал-демократической рабочей партией» и обе имели свой Петербургский комитет. Третья организация не имела своего комитета и называлась «Петербургская группа русских социал-демократов». Это была группа рабочедельцев, возглавляемая В.П. Акимовым-Махновцем и А.С. Мартыновым» [151] . В подобной ситуации тактика, выбранная Лениным, была оптимальной: формирование «искровской» организации шло внутри российской социал-демократии методом идейного, а затем и организационного размежевания. На какое-то время он получил в союзники Аксельрода, Потресова, Засулич и других ортодоксальных социал-демократов из окружения Плеханова – до определенного момента подобная тактика устраивала всех, кто был заинтересован в скорейшем организационном оформлении партии. Однако посылки развивающихся Лениным идей несли в себе мировоззрение, в корне отличающееся от европейской социал-демократической парадигмы – Ленин менее всего был склонен обращать внимание на прогрессивность (действительную или мнимую) капитализма как такового. Ленин все более и более утверждается в мысли о реакционном характере русского капитализма и о его теснейшей зависимости от русского самодержавия. Подобные взгляды в корне отличались от взглядов Аксельрода и Потресова. И если Ленина продолжали терпеть в этой компании – то только благодаря его качествам выдающегося организатора. На это прямо указывает А.Н. Потресов в своем очерке «Ленин» [152] .

Однако очень скоро и в этой области появились разногласия, ибо Аксельроду и иже с ним партийная организация представлялась «нормальной организацией социал-демократической партии, лишь приноровленной к условиям подпольного существования в царской России» [153] . То есть подразумевался самый широкий демократизм во внутрипартийных делах с прицелом на дальнейшую борьбу за легальность (по аналогии с ситуацией в Германии).

У Ленина, как известно, было свое мнение на этот счет. Задолго до второго съезда он рассматривал создающуюся партию как структурообразующий элемент пролетариата, а пролетариат – как единственную реальную силу, способную противостоять самодержавию. Союз с другими оппозиционными силами был возможен – по Ленину – лишь постольку – поскольку это соответствует интересам пролетариата. Менее всего Ленин был склонен признавать за буржуазией право на власть в силу плехановской «исторической необходимости», но свое несогласие с Плехановым до поры до времени он держал при себе. При этом если Плеханов воспринимал рабочий класс буквально – как сообщество рабочих, то ленинское восприятие этого понятия скорее напоминает матрешку, ибо Ленин, оперируя данным понятием, в различном контексте наделял его различным содержанием. Внимательный анализ ленинских текстов позволяет сделать вывод, что для него с определенного момента пролетариат – это абстрактная, по сути, категория, которая подразумевает то сообщество промышленных рабочих, то совокупность всех трудящихся, то некий «идеальный» класс сознательных пролетариев, наделенных социал-демократическим мышлением. Но в любом случае это сила, способная противостоять интересам буржуазии. И при этом Ленин как бы отделяет этот класс от мира обыденных людей, наделяя его особой нравственной природой. В системе категорий ленинского мышления рабочий класс превращен в некую универсальную категорию, наделенную полной самодостаточностью. Партия же – по Ленину – есть выразитель воли этой абсолютной величины. Подобные взгляды (вернее было бы говорить о мироощущении) А.Н. Потресов назвал сектантскими. («Да, сектант! Но сектант, прошедший серьезную марксистскую выучку! Сектант – марксист! А возможно ли более противоестественное сочетание…») [154]

Ленина продолжали терпеть (он был нужен!), но раскол в партии в известном смысле был запрограммирован. А.Н. Потресов вспоминал: «Еще за полгода до съезда 1903 года, на котором произошел партийный раскол, отношения между Лениным, с одной стороны, и Мартовым, и Верой Засулич, и мной – с другой, и прежде натянутые, окончательно испортились» [155] .

Не складывались у Ленина и отношения с Плехановым, но несколько по иным причинам. Здесь камнем преткновения являлось отношение к либералам и оценка потенциальных возможностей рабочего класса. Еще в январе 1902 года на совещании редакции «Искры» в Мюнхене Плеханов подверг критике основной тезис ленинской работы «Что делать?» о том, что социалистическое сознание не может возникнуть стихийно в рабочем классе, а вносится в него извне теоретиками революционного марксистского движения. (Хотя, как указывалось выше, изначально эту мысль высказал Каутский.) П.Б. Аксельрод и В.И. Засулич не поддержали тогда Плеханова, т. к. по этому вопросу их взгляды были близки ленинским. Но после второго съезда РСДРП в 1904 году Плеханов вновь вернулся к этой теме. Речь идет о его статье «Рабочий класс и социал-демократическая интеллигенция», в которой Плеханов попытался доказать, что Ленин извратил мысль Каутского, высказанную им в октябре 1901 года в статье, посвященной проекту новой программы австрийской социал-демократии. Из высказывания Каутского о неизбежности существования противоречий между буржуазией и пролетариатом, которые делают неизбежными классовую борьбу и стремление «ниспровергнуть класс капиталистов», Плеханов делает вывод, что Каутский не думал подвергать сомнению «социалистичность» мировоззрения пролетариата. Однако вся последующая история (как и идейная эволюция самого Каутского) подтверждают то, что Ленин понял Каутского правильно, да и в своих выводах не ошибся. Речь об этом впереди.

Между тем, в период, предшествующий второму съезду, между Лениным и плехановским окружением постепенно накапливались расхождения, суть которых сводилась к различному видению перспектив рабочего движения в России. Неоднозначное толкование вызвал не только вопрос о соотношении стихийного и сознательного в рабочем движении (т. е. вопрос о взаимоотношениях марксистской партии и рабочего класса), но и вопрос об отношении к крестьянству, вопрос о возможности непосредственного захвата власти в ходе революции и, наконец, вопрос о диктатуре пролетариата и ее конкретных формах. Но это было именно различное толкование в рамках одной и той же парадигмы, которое не воспринималось как непреодолимое противоречие. Точки над «i» были расставлены на втором и третьем съездах РСДРП.

Следует сразу заметить, что у тех, кто занял впоследствии антиленинские позиции, не было единства в решении этих вопросов. Да и сам пункт 1 Устава (об условиях членства в партии) отнюдь не был причиной коренных расхождений между Лениным и антиленинцами. Миф о том, что именно принципы организационного устройства партии послужили причиной раскола на большевиков и меньшевиков возник уже позднее. Из 22 голосов, отданных на втором съезде за формулировку Ленина, не менее 6 голосов принадлежало будущим меньшевикам (Е.Я. Левину, Л.П. Махновец, Л.В. Николаеву, А.Г. Зурабову, Л.Д. Махлину, А.С. Локерману), в то время как будущий большевик Б.М. Кнунянц голосовал за формулировку Мартова. За формулировку Ленина голосовал и Плеханов, причем он ясно и четко обосновал свою позицию: «Противники этого (ленинского. – А. Б.) проекта утверждают, что этим создаются какие-то излишние трудности. Говорилось о лицах, которые не захотят или не смогут вступить в одну из наших организаций. Но почему не смогут? Как человек, сам участвовавший в русских революционных организациях, я скажу, что не допускаю существования объективных условий, составляющих непреодолимое препятствие для такого вступления. А что касается тех господ, которые не захотят, то их нам и не надо» [156] .