– Да я уже десятки писем получил из Америки, - убедительно соврал Тарас Харитонович.

В зале воцарилась мертвая тишина. Все поняли, насколько парторг прав.

– Ну, звиняйте нас, безмозглых старух. Нам как-то уж, вроде бы и все равно, лишь бы войны не было, да чтоб наши дети и внуки хорошо жили, да в эту коммунизьму хоть одной ногой вступили, - стала откатывать старуха Фрося.

– Молчи, Фрося! Не оправдывайся, - сказала рядом сидевшая старуха с клюкой, - неча языком трепать! Наш Юхимчик прав. Да и Тарасик прав. Ежели еще начнут клацать фитоаппараты, так глубже яму надо рыть, пущай эти купиталисты завидуют нам! Я одобряю ентот метод. Молодцы. Вы настоящие ленинцы-сталинцы!

На этом собрание и закончилось.

Тарас Харитонович действительно стал получать письма со всех уголков страны. В письмах были не только поздравления и пожелания дальнейших успехов, но и предложения завязать переписку и даже познакомиться. Так бригадир хлопкоробов из Узбекистана Гульджамал Кочмуратова с письмом прислала и фотографию, где она сидела, наклонив голову так чтобы урожай хлопка доставал до подбородка.

– Дорогой Талдмуратов Тарис Харитхорович, - писала Гульдмажал.
– Моя есть одинокий баба. Моя муж на фронт - пиф -паф. Я желайт знакомится и получит ответ. Когда мы соединит твой пшеница с мой хлопок - получится коммунизм. Пришли свой фотография и как ты одна живешь, на уважений - Гульдмажал.

Жена Тараса Харитоновича Кучерявко Пульхерия Демьяновна, с которой он жил в гражданском браке вот уже пять лет, недавно приехала к нему из Хортицы и, поскольку у нее было неполное среднее образование, тут же получила задание сортировать письма, ежедневно прибывающие со всех концов Советского союза. Она, прочитав письмо Гульдмажал, тут же предала его огню, а остальные письма, не вскрывая, стала складывать в мешок. Когда третий мешок был заполнен, она предложила мужу сдать все письма в архив, но Тарас Харитонович махнул на это рукой: у него были более важные дела. Надо было собирать документы, характеристики, так как обком партии предложил его кандидатуру в депутаты Верховного совета Украины. Так как выборы проходили сугубо формально, и альтернативных кандидатур никто никогда не выставлял, то достаточно было попасть в список для так называемого тайного голосования - и вы становилась депутатом парламента коммунистической страны. Коммунисты рекомендовали, а народ избирал. Как только Тарас Харитонович попал в списки кандидатов в депутаты, он вместе со своим парторгом отпраздновали победу.

– Послушай Юхимович, мне тут поляков суют, - сказал Тарас Харитонович, уже изрядно подвыпив, - а это каверзный народ, хоть и наши младшие братья. Мы им, можно сказать, на блюдечке с голубой каемочкой, преподнесли новый демократический строй, но...Я их еще с войны знаю. Поляк будет тебе улыбаться, дифирамбы петь, а не знаешь, с какой стороны тебя укусит. Они убеждены, что мы не коммунизм строим, а рабство. Представляешь? Нам-то и показывать им особенно нечего. Как быть, скажи? ты мастер на всякие хитрости и выдумки.

– Давай еще по одной, - предложил Юхимович, самодовольно улыбаясь.
– А поляки пущай приезжают. Я поведу их сам. Ты можешь не беспокоиться. Когда они будут?

– Во вторник.

– Сегодня суббота, - сказал Юхимович.

– Какая тебе суббота? сегодня четверг, - рассмеялся председатель.

– О, так у нас много времени. Мы можем принять не только поляков, но и американцев. Я им покажу, как живут наши колхозники.

– Как ты это сделаешь?

– Пока не спрашивай. Увидишь потом. Только, чтоб мне никто не мешал.

– Я наделяю тебя особыми полномочиями.

7

Через неделю польская делегация в количестве двадцати человек была в колхозе имени Ленина, гремевшего теперь на всю страну. Руководитель делегации, профессор сельскохозяйственной академии наук пан Борщевский, как только прибыли на место, тут же начал спрашивать, где находится туалет.

– Зеро, зеро, - все повторял он, дергая за рукав Юхимовича, который только пожимал плечами.

– Какое тебе еще "зэро"? ты лучше скажи, что ты хочешь, пан, и мы тебе все предоставим. Ах, ты, я вижу туфельки испачкал, вот оно что. Тут, брат, резиновые сапоги нужны и чтоб голенища до колен были, тогда никакого "зэра" тебе не надо будет.

Пан Борщевский неодобрительно покачал головой, потом стукнул себя по лбу и произнес:

– Дзенкуе, пан...ми сказаль пис- пис, вот шьто ми хотель сказать...тулет, пис-пис, нул-нул.

– А так тебе туалет, уборная, значит? два нуля по-городскому. Так бы и сказал, пан, чего ж это ты жмешься, а не говоришь. Мы вас от немцев освободили, а ты двух слов по-русски сказать не можешь. Тоже мне профессор!

– Дзянкуе, пан...пис-пис, - повторял настырный профессор.

За толстыми массивными очками невозможно было разглядеть, смеются ли глаза профессора, издевается ли он, или действительно его так приперло - дальше некуда. К счастью подбежала переводчица Люся, перебросилась несколькими фразами с профессором и объяснила, что профессор хотел бы начать осмотр с туалета.

– Нет у нас туалета!
– возмутился Юхимович.
– Мы без туалета обходимся. Туалет - это пережиток капитализма, а мы свободные люди...мы все это делаем на воздухе, на воле. Мы вам лучше покажем наши достижения, а туалет - тьфу! что это за достижение?

– Давайте, сформулируйте как-нибудь иначе, - сказала переводчица.
– Очевидно, наши друзья из братской Польши считают, что туалет - это свидетельство культуры колхозников, строящих коммунизм. Они там ближе к Западу, где в туалетах чище, чем в наших прихожих.