Возвращались, как и приехали, поездом. Пока ехали по Венгрии, вдоль всей трассы стояли вооруженные солдаты, как телеграфные столбы – через каждые 50 метров. У начальства – свои вагоны и свои заботы. А мы, челядь разных категорий, ехали с песнями…

Интересная деталь. Визиты в «братские» страны сопровождались щедрыми дарами. Свои подарки привозили гости. Вовсю старались и хозяева. Высшим чинам полагался эксклюзив. Хрущеву, например, преподнесли белую лошадь (или – трех лошадей? Не помню уже). Остальным – великолепные чайные сервизы. Тоже все «в порядке положенности». У меня низший чин – сервиз на 6 кувертов. Если я экстраполирую правильно, Андропову должны были дать на 48 кувертов. Из этого сервиза у нас дома до сих пор сохранилось одно блюдце с птичками и цветочками. «Блюдце имени товарища Кадара» называется.

Лето 1964 года. Приближалось столетие Первого интернационала. Международная конференция будет в Берлине. Докладчиком от КПСС утвердили Андропова. А раз есть докладчик, нужен доклад. Жребий падает на меня. Срок – месяц. Уезжаю на дачу Горького. Там над очередной бумагой трудятся консультанты из «братского» отдела. Вливаюсь в здоровый коллектив.

Даю необходимое пояснение.

Начальство считало – и считало правильно, что работа над серьезным документом требует отстраненности от текущей служебной суеты и семейного быта. Поэтому за городом было несколько хозяйств, где можно было уединиться и сосредоточиться. Нечто вроде комфортабельных гостиниц. Компьютеров тогда не было. Вместо них – машинистки и стенографистки. Харч казенный. Выпивка – за свой счет. Два раза в неделю кино. Заказывать можно любые картины, лишь бы они были в Союзе. Вокруг – природа. Домой – по субботам и воскресеньям. И то не всегда.

Дача Горького. Та самая, где умер А.М. Горький. По Рублевско-Успенскому шоссе. Горки-10. Ампиристый особняк в два этажа. Бильярд. Зал для кино. Огромный заросший парк с малиной и грибами. Крутой спуск к Москве-реке. Небольшая купальня. Иногда, если верить легендам, дачу использовало партийное начальство для беспартийных забав. Потом ее надолго захватили консультанты.

Ближняя дача, или Волынское-1. На этой даче умер И.В. Сталин. Мрачное, угрюмое строение. Рядом – «домик Светланы» и баня с бильярдной. Небольшой пруд. Ухоженный участок. Лес без подлеска (чтобы далеко видно было). Ограждение в два ряда с колючей проволокой.

Поначалу собирались сделать музей, но не собрались… Иногда принимали важных гостей. Иногда там проходили съезды и пленумы нелегальных компартий.

Когда появились консультанты, еще сохранялись следы пребывания Сталина. Например, в зале, где проходили многочасовые застолья и заседало политбюро, на потолке над столом темными точками был обозначен эллипс рассеяния. На стол ставили бутылку шампанского. Открывали. Если пробка не долетала до потолка – брак, в сторону бутылку. Если долетала – шла в дело, а на потолке оставалась отметина. Или еще. Стены в том же зале были обшиты деревянными панелями. И по всему периметру на высоте примерно полутора метров дырочки от гвоздей. Сталин любил вырезать картинки из «Огонька» и прибивал их гвоздями к стене. Менял время от времени. Вдоль стены стояли тумбочки с молотками и гвоздями. При нас тумбочки сохранились, но уже без молотков и гвоздей.

В нескольких комнатах были камины. Дровишки в них лежали. Сестра-хозяйка утверждала, что Иосиф Виссарионович лично колол. Идя по пути, указанному XX съездом, дрова мы сожгли.

Недалеко – Волынское-2. В сталинские времена там были маршальские дачи. Потом их снесли и поставили современные дома. Работать было удобно. Хотя атмосферы не хватало.

Иногда нас размещали в Серебряном Бору, реже – в Ново-Огареве. С Брежневым работали в Завидове. Детали – попозже.

С Интернационалом я справился в положенный срок. Андропов проект принял. Показал Суслову и Пономареву. Кряхтя, учел их замечания.

Отправились в Берлин. В делегацию входил академик П.Н. Поспелов. Справились и с его замечаниями. Где-то после Варшавы Андропов спохватился: надо бы Хрущева процитировать. Поспелов – двумя руками. Я промолчал.

Берлин произвел угнетающее впечатление. Весь центр еще в развалинах. Задымленные руины. Вечером – мрачно, темно. Магазины побогаче московских, но не очень. Для гражданина оккупирующей державы зональные границы не существовали. Прошел через «Чек-пойнт Чарли» и первый раз в жизни оказался в капиталистическом мире. Тут все светилось, сверкало, вертелось. И никто не думал о 100-летии Первого интернационала.

Первым на конференции должен выступать Вальтер Ульбрихт, за ним – Андропов. Сижу рядом с Поспеловым в зале. Вдруг получаю записку: «Где цитата?!» Поднимаю голову, вижу физиономию Андропова и понимаю, что цитата должна быть. Прошу товарища из посольства срочно привезти мне пару томов Хрущева. Привозят. Нахожу на выбор две подходящие цитаты, вживляю их в текст и передаю Андропову в президиум.

Вечером получаю заслуженный втык.

Однако история с цитатой продолжалась. Доклад Андропова должен был печататься в «Коммунисте». Я получаю сверку с цитатой, а Хрущев уже в отставке. Конечно, надо было потребовать новую сверку, без Хрущева. Но мелочность взяла верх, и я дал Андропову то, что он говорил. Так сказать, фига в кармане. Андропов полистал сверку, взял карандаш и вычеркнул цитату. Посмотрел на меня:

– Небось умником себя считаешь?

Мне стало стыдно.

На ужине, который наш посол устроил в честь Андропова, были Ростропович с Вишневской. Вполне интеллигентный разговор шел. Помню, Ростропович заметил, что музыканты и дипломаты имеют как минимум одно общее: и те и другие пишут ноты…

После Берлина вернулся на дачу Горького. Там сооружалась какая-то бумага по линии коммунистического движения. Командовал парадом Кусков.

Ближе к середине октября мы почувствовали, что начальство стало терять к нам интерес. Телефоны звонили все реже и реже. А потом и вовсе замолчали. Что-то происходило… Решили выслать разведку. Сейчас уж не помню: то ли Федя Бурлацкий поехал в Москву, то ли Николай Николаевич Иноземцев. Получаем сообщение: «Бьют по верхам!» Едем в Москву.