И Кампредон понял его. Связь государя с Марией Кантемир в кругах, приближённых ко двору, ни для кого не была секретом.

— Говорят, князь плохо себя чувствует, в походе болезнь его обострилась.

— Откуда такие слухи? В тех донесениях, которые мы получаем в Иностранной коллегии, равно и в Сенате, об этом не говорилось ни слова. Писано было однажды, что князь усиленно занимается своими учёными изысканиями. Думаю, вернейше о сём нам скажут его супруга и дочерь.

— Если хотите знать, слухи эти исходят от маркиза де Бонака, нашего посла в столице турок. Я время от времени получаю от него письма и копии его донесений королевскому двору.

— Это в некотором роде сюрприз для меня, — удивился Шафиров.

— Маркиз пишет, что турки не спускают с него глаз, равно и с его родственников...

— Ах да! — протянул Шафиров. — Их интерес к светлейшему князю и его родственникам понятен: Кантемир предал султана, оказавшего ему высочайшее доверие и осыпавшего его великими милостями. Мысль о мести не оставила ни султана, ни его слуг. То был для них жестокий и чувствительнейший удар.

И Пётр Павлович пустился в воспоминания. Когда он обретался в аманатах — заложниках у турок, великий везир и другие чиновники султанского двора объявляли ему, что одним из условий прочного мира будет непременная выдача бывшего господаря Молдавского княжества Дмитрия Кантемира. О том, что ему грозит, турки, разумеется, не распространялись. Причём им надобен был не один Кантемир, а всё его семейство, прежде всего сыновья.

— Вы, маркиз, разумеется, осведомлены, какая участь постигла господаря Валахии Брынковяну и его сыновей? — И, не дождавшись ответа, закончил: — Им всем отрубили головы. Причём сначала на глазах отца поочерёдно пали на плаху головы четырёх его сыновей, а уж потом наступил черёд совершенно обезумевшего отца. Меж тем Брынковяну ни шагу не сделал нам навстречу. Да и обещания свои на предмет поставки провианту тайным образом не выполнил. Да, его люди имели сокровенные сношения с нами. Он тайно подтвердил, что в случае победы над турками его княжество передастся под руку России яко единоверного государства. Он выжидал, чем кончится поход государя в пределы княжеств, на чьей стороне будет победа. Между нами говоря, выжидал и князь Дмитрий. До той поры, когда стало ясно, что российские войска вот-вот займут его столицу Яссы. Тогда ему ничего не оставалось, как примкнуть к нам. Тем паче что был уж обнародован тайный договор, заключённый меж нас в Луцке.

— Королевскому правительству было обо всём известно, — подтвердил маркиз.

— Ещё бы, — с нескрываемым ехидством заметил Шафиров. — Франция в ту пору была в нежных отношениях с турками. Она и доселе питает весьма большие симпатии к султану. Эти узы несколько ослабли после посещения моим государем Парижа. А затем и недавнею перепиской конфиденциального свойства.

— Вы имеете в виду матримониальные планы, связавшие оба наших двора? — осведомился маркиз.

— Вот именно. К сожалению, мы никак не можем договориться. Ваш кардинал Дюбуа скорей не святоша, а купец. Он торгуется с нами с большим упорством. Но должен вам сказать, что этот торг ни к чему хорошему не приведёт. Государь отвернётся от вас и вознамерится глянуть в другую сторону. Скажем, в Вену...

— Кардинал очень стар, — уныло заметил Кампредон. — И от него далеко не всё зависит. При королевском дворе есть более влиятельные персоны, нежели кардинал. Это они диктуют свои требования.

Шафиров деланно рассмеялся:

— Они не ведают выгоды. Ежели наши дворы породнятся, то будет союз, пред которым склонится вся Европа. Могущественный союз! Государь получил уже немало соискателей руки своих дочерей.

— Мне это известно, — качнул головой Кампредон. Но Шафиров, не обратив внимания, продолжал:

— Испанский двор предлагает руку инфанта, прусский — своего наследного принца. Наконец, весьма важный претендент — герцог Голштинский. Государь покровительствует ему. А герцог, как вам наверняка известно, родной племянник покойного Карла Двенадцатого, то есть, иными словами, главный претендент на шведскую корону. Сам же герцог покорил сердце старшей из принцесс — Анны Петровны. Ей в этом году исполнилось шестнадцать лет, она, как говорится, в самой поре.

Словом, у нас есть выбор, — закончил Шафиров, — И я искренне советую не испытывать терпение моего государя. Вам прекрасно известен его нрав: он не терпит препятствий, недосказанностей и виляния. Ежели ваш кардинал и те, кто за ним стоит, не пойдут на уступки, он круто повернёт в ту сторону, которая ему приглянется.

Маркиз согласился. Да, он представит соображения, высказанные вице-канцлером, королевскому двору, находя их разумными. Лично он — и в этом почтеннейший Пётр Павлович не должен нисколько сомневаться, — за родственный союз России и Франции, ибо предвидит происходящие от сего выгоды.

— Кстати, дорогой барон, такой брачной союз уже был некогда заключён между нашими государствами, — с улыбкой заметил он. — Да-да, правда это было много веков тому назад. Но тогда дочь Ярослава Мудрого Анна Ярославна взошла на французский престол под именем королевы Анны, и её правление оставило благоприятный след в нашей истории.

— У вас прекрасная память, маркиз, благодарю вас, — рассеянно отвечал Шафиров.

Выражение озабоченности, погасшее было на время разговора, опять всплыло на его лице. От Кампредона не ускользнуло это. Он тотчас, как только Шафиров заговорил, в самом голосе и тоне его почувствовал напряжённость, между тем как прежде вице-канцлер был сама благожелательность.

Несомненно, на его благожелателя обрушились какие-то неприятности. Эхо их доносилось до иностранных министров, у коих были свои осведомители из числа сенаторов либо их помощников-секретарей.