— О величайший из мужей, мы так старались. Я предвкушал, как ты разрушишь преграду и испытаешь мгновение торжества. В этом есть и моё наслаждение.

— Как ты можешь испытывать наслаждение, — усмехнулся Ахмед, — если лишён детородного члена и всего, что ему сопутствует?

— Тебе, мой властитель, дано испытывать чувственное наслаждение, а твоему рабу — наслаждение сознания.

— Не хочешь ли ты сказать, что я лишён того, что можешь испытывать ты?

— Как ты мог так подумать, о султан султанов. Полнота твоих чувств совершенна, это сверхполнота, недоступная простым смертным. Ибо то, чем ты обладаешь, есть вершина человеческого могущества.

— Оскопив тебя в детстве, не повредили твою мысль, мой Бешир, — одобрительно сказал султан. — Ты говоришь как мудрец. Ступай же. Я не склонен предаваться любовным восторгам ни сегодня, ни в последующие дни. Врач был прав, он знает больше, чем мы можем предположить.

Меж тем великий везир, вернувшись от султана, послал своего кяхью за русскими дипломатами.

Доселе он говорил с ними примирительно. Теперь надобно было брать жёсткий тон.

Султан поверг его в сильное недоумение, оказав полную доверенность. Не странно ли это? Не есть ли прелюдия к опале? Ахмед бывал непредсказуем, капризен и временами жесток. Ясно одно: с русскими надо перейти на жёсткий язык.

Неплюев и Дашков были обескуражены: всего три дня назад у них был разговор с везиром, довольно мирный. Оба уверили его, что император Пётр вот-вот возвратится в Астрахань, а оттуда в Москву; может, он уже покинул Астрахань, и у почтенного Ибрагима Дамад-паши нет основания для тревоги.

Прежде к ним явился французский министр маркиз де Бонак. С ним последнее время отношения стали на манер дружеских. Он был явно чем-то обеспокоен.

— Весь город полон слухов, — торопливо заговорил он. — Войско вашего государя разбито лезгинами Дауд-бека, сам он еле унёс ноги на корабле и сейчас пребывает в Астрахани. Будто бы он вознамерился собрать новое войско и пойти походом на лезгин, а оттуда в пределы Османской империи.

— Ха-ха-ха! — Иван Иванович Неплюев хохотал так, словно его щекотали.

Маркиз удивлённо вскинул брови:

— Что вы смеётесь, Жан? Я передаю только то, что услышал в канцелярии везира от его чиновников.

— Дорогой маркиз, вы стали жертвою злонамеренных слухов. Ну посудите сами, может ли Дауд-бек с его разрозненными шайками оборванцев разбить регулярное, хорошо вооружённое и обученное войско нашего государя? Да ещё которым он самолично предводительствовал. Сии слухи распространяются для успокоения стамбульской черни, встревоженной победоносным шествием российского воинства, взятием Дербента, закладкою крепостей по берегу Каспийского моря. Меж нашими империями продолжает действовать подписанный некогда договор о вечном мире, да. И император, мой государь, сколько я знаю, не намерен его нарушать. Вы легковерны, дорогой маркиз, а это не пристало дипломату, особенно столь опытному и искушённому, как вы.

Маркиз несколько смутился, что было видно по его лицу.

— В самом деле, — нехотя признался он, — я, кажется, попался на удочку, которую забросили везирские чиновники для простонародья. Но что вы имеете с театра военных действий? Наша почта запаздывает, и я давно не получал писем от своего коллеги маркиза де Кампредона.

— Сколь нам известно, — вмешался Дашков, — никакого театра военных действий нет. Горцы время от времени совершают нападения на наши укрепления и получают отпор. Государь возвращается в первопрестольную столицу...

В это время двери распахнули и явились два везирских скорохода. Один из них торжественно объявил:

— Любимец султана, его правая рука превосходительный шейх и великий везир Дамид Ибрагим-паша Невшехирли.

Вслед за ними на пороге появились везир и его кяхья, то бишь первый заместитель.

Последовал обмен взаимными поклонами и обычными комплиментами. Это всё было полной неожиданностью и для Неплюева и для Дашкова: ещё недавно кяхья объявил им, что везир требует их к себе. И вот он собственной персоной явился к ним. А это означало какую-то перемену, притом из важных.

— Мой великий повелитель, — без обиняков начал везир, — требовал от меня жёстких мер в отношении России. Более того, он требовал разрыва наших отношений и объявления войны...

— На каком же основании? — недоумённо вопросил Неплюев. — Разве наш государь нарушил хоть одну из статей мирного договора, существующего между нашими великими империями?

— Он вторгся в пределы Персии — я не раз протестовал против этого, но протесты эти оставались без последствий, — сердито проворчал везир. — Между тем России нечего искать в тех землях. Они должны принадлежать нам.

— Но у нас заключён договор с его величеством шахом.

— Шах низложен, трон его занят, а самозванец, который назвал себя его наследником и с которым вы поспешили заключить союз, будет наказан.

— Но, превосходительный Дамад-паша, этот, как вы его называете, самозванец, — законный сын шахиншаха.

— Мы его таковым не признаем, — отрезал везир.

Неплюев развёл руками.

— Мы тут вовсе не причинны, — наконец сказал он. — Наш государь волен заключать союзы с кем ему заблагорассудится.