Не случайно, характеризуя телесную конституцию, мы начали анализ с упоминания роста, именно сложившееся на основании этой и некоторых других (о них рассказ ниже) телесных особенностей субъективное мнение о «неспособности царя править» стало значимым для всей Российской империи. Однако и другие характеристики телесности Николая Александровича также не соответствовали бессознательным представлениям его подданных о фигуре императора.

Манера держаться, или, как бы сказали психологи, невербальные проявления (мимика, жесты, поза, тембр голоса), также не способствовали укреплению авторитета императора. Кроме того, не только телесность, но и поведение Николая Александровича вызывало справедливые вопросы у подданных. Порой создается впечатление, что Николай Александрович бессознательно хотел затеряться в окружении своих приближенных, его действительно трудно выделить из толпы. Ему не была свойственна энергичная жестикуляция, движения тела сглажены, его природные особенности свидетельствовали, что он не лидер, а ведомый «человек толпы».

С точки зрения психологии, невербальные проявления (мимика, жесты, тембр голоса) бессознательно воспринимаются людьми. Это врожденный механизм, который достался в наследство человеку от животных. По сути, это своего рода сигнальная система, направленная либо на установление доминирования в группе (вожак стада, как правило, самый крупный и сильный самец, ведет себя агрессивно, все его движения подчеркивают его значимость), либо на обозначение подчиненной роли (низкая позиция в социальной иерархии обозначается телесно стремлением не выделяться на фоне стаи).

Лицо Николая Александровича с правильными чертами имело растерянный и слабовольный вид. Усы и борода, без сомнения, были результатом неудачной попытки компенсировать общее впечатление слабости и неуверенности. Всем своим обликом царь давал бессознательные сигналы людям из своего окружения о готовности принимать влияния.

Этот контраст особенно заметен на фоне отца Николая Александровича. Об этом в воспоминаниях очень точно писал художник А. Н. Бенуа, волей случая увидевший Александра III среди его свиты в театре: «…Состав этой густой и толкавшейся в разные стороны массы не отличался ни красотой, ни элегантностью, ни величественностью, ни какой-либо «породистостью». Большинство присутствующих состояло из согбенных под бременем лет сановников и из большей частью маленьких, толстеньких, а частью из тощих и комично высоких старых дам… Двери ложи распахнулись, выбежали церемониймейстеры с длинными тросточками, и за ними появился государь, ведя под руку новобрачную… Меня поразили его «громоздкость», его тяжеловесность и – как-никак – величие… Лицо государя поражало своей значительностью. Особенно поразил меня взгляд его светлых (серых? голубых?) глаз… Этот холодный стальной взгляд, в котором было что-то грозное и тревожное, производил впечатление удара. Взгляд человека, стоящего выше всех, но который несет чудовищное бремя и который ежесекундно должен опасаться за свою жизнь и жизнь самых близких». [7]

Продолжая раскрывать поразительный контраст впечатления на придворных Александра III в сравнении с его сыном, подчеркнем факт важности степени воздействия природных особенностей монарха на ближайших сотрудников в условиях абсолютной формы самодержавия. При спокойном впечатлении силы, исходящем от огромного тела Александра III, он считал себя вправе периодически «проявлять характер». Современники отмечали, что он умел держать и сдерживать. Несмотря на уравновешенность флегматичного темперамента, царь мог себе позволить, отчасти театрально, «гневаться», ударяя «кулаком об стол, и удар был серьезный» [8] .

Резолюции Александра III пестрят резкими и нелицеприятными высказываниями и характеристиками. Он мог прямо в глаза назвать нерадивого подданного резким словом. Как вспоминали близкие к царю люди, «крепкое словцо было присуще его натуре, и это опять русская черта, но в словах не было озлобления. Это была потребность отвести душу и ругнуть иной раз сплеча, не изменяя своему добродушию» [9] . Как, видимо, заметили читатели, даже нецензурная брань императора воспринимается подданными за проявление «царскости».

Николай Александрович, в отличие от своего отца, не обладал такими врожденными особенностями. Окружение Николая Александровича в один голос отмечает одну важную черту его поведения. Все его жесты и движения были очень размеренны, даже медленны. Причем эта особенность отмечается у Николая Александровича с раннего детства, т. е. несомненно, является врожденной особенностью его нервной системы.

Те, кто работал с царем непосредственно, были убеждены в том, что царь «слаб». Трагичным для судеб России стало то, что во главе огромной империи «на переломе» оказался человек, не имевший «…той внутренней мощи, которая покоряет людей, заставляя их беспрекословно повиноваться» [10] .

Генерал А. А. Брусилов [11] вспоминал о впечатлении, которое производил последний император уже в зрелом возрасте: «Николай II не умел добраться до души солдата, притянуть его сердце, возбудить его дух. Ни его физический внешний облик, ни манера говорить не возбуждали энтузиазма» [12] .

На протяжении всего пребывания Николая у власти современники в один голос утверждают об отсутствии у него необходимых проявлений «царскости». Причем заметим, что нет никакого прогресса в развитии этих качеств. Сравним два описания особенностей Николая Александровича, фиксирующих его поведенческие черты в начале и в конце правления.