Тем не менее, на третий день мы помирились, и днем позже, во время ужина в хорошем ресторане, Рон сделал мне предложение. Удивленная таким неожиданным поворотом событий и помня об улыбающихся зеваках, я, запнувшись, ответила согласием. Но тем вечером во мне зародились сомнения — а нужно ли вообще выходить замуж за Рона?

Трещина в наших отношениях стала расти осенью девяносто девятого, когда начались занятия в университете. Я усердно взялась за учебу, но даже когда в этом не было особой необходимости, я делала вид, что слишком занята, чтобы уделять время Рону. Я начала бояться нашего с ним совместного будущего, особенно когда он случайно ляпнул, что хотел бы видеть меня дома с детьми, когда его наконец пригласят в «Пушки». Детей он, к слову, хотел иметь не меньше шести.

Когда же его на самом деле взяли в «Пушки Педдл», я по-настоящему испугалась. Рон начал намекать, что благодаря его растущим доходам мне можно больше не учиться. А когда я продолжила посещать занятия, стал раздражительным и чересчур придирчивым. И вот весной двухтысячного в гроб наших отношений был забит последний гвоздь.

Сдав экзамены, я приехала к Рону — он все еще жил с родителями, — чтобы отпраздновать свою временную свободу. Войдя, как обычно, через кухонную дверь, я направилась в сторону гостиной, зная, что Рон наверху, в своей комнате. Громкие стоны и всхлипы должны были подсказать мне, что что-то не так, но в тот момент я их почему-то не услышала.

Однако голую веснушчатую задницу Рона, двигающуюся вверх-вниз между чьих-то стройных, загорелых бедер, трудно было не заметить. Громкие стоны любовников и скрип бедного дивана в цветочек, принадлежащего миссис Уизли, решили, что их непристойный акт все же должен был быть услышан.

Удивление сменилось яростью, и я, не задумываясь, схватила первое, что попалось под руку — здоровенную керамическую фигурку ангела, протягивающего руки к небу в безмолвной молитве, — и кинула её в направлении двигающихся тел. С характерным стуком фигурка аккуратно приземлилась где-то в районе шеи Рона.

— Ой! Твою же мать! — вскрикнул он и, обернувшись, обнаружил меня, кипящую от ярости. Выражение его лица надо было видеть: пойман, ошеломлен, напуган…

Что было дальше, я помню смутно. Измена Рона стала ударом исподтишка, и, чтобы справиться с болью, я заставила себя забыть о ней. Если бы я стерла эти воспоминания или же как-то скрыла их с помощью магии, это бы только ухудшило ситуацию. Я одновременно хотела и забыть об этом, и запомнить этот болезненный урок на всю жизнь: не следует дарить свою любовь кому попало, чтобы избежать разрушительных и непоправимых последствий.

И хотя этот болезненный эпизод случился несколько лет назад, я все еще не могу смотреть на Рона без ноющей боли в сердце.

— Чего тебе? — равнодушно спросила я.

Он попытался улыбнуться.

— Миона, могу я войти?

Я скрестила руки на груди и спокойно ответила:

— Меня зовут Гермиона, и нет, ты не можешь войти. Я как раз собралась уходить.

— Почему ты всегда… — он фыркнул. — Знаешь, я пытался написать тебе с тех пор, как… ну… с тех пор, как ты ушла, но ты все время блокировала мои сообщения. А с тех пор как ты переехала, я даже не знал, где ты живешь, и ни Гарри, ни Джинни не хотели мне ничего рассказывать.

Я нахмурилась.

— Ну и как же ты нашел меня?

Он покраснел.

— Э-э-э… неважно. Вот, держи. — Он протянул мне цветы.

С неохотой, я взяла букет, чувствуя себя предательницей за принятие этого нелепого подарка в качестве запоздалых извинений.

— Так ты позволишь мне войти?

— Я уже сказала, что нет, Рон. Я ухожу. Я уже собиралась выходить, когда ты постучал.

Он окинул взглядом мои потертые шорты и дырявую голубую рубашку, прожженную снизу.

— Куда ты уходишь?

Я буквально взорвалась от гнева. Да как он вообще смеет спрашивать? Этот изменщик! Он не имеет никакого права лезть в мою личную жизнь. У меня возникло жгучее желание выставить Рона за дверь вместе с этими проклятыми розами, послав его куда подальше. Я уже была готова высказать все, что о нем думала, когда мне на ум пришла идея получше.

— На свидание. С коллегой. С мужчиной.

Выражение неверия на его лице было столь провоцирующим, что я не удержалась и добавила:

— С Драко Малфоем.

И поскольку судьба — испорченная маленькая ведьмочка, из квартиры напротив вышел белобрысый дьявол собственной персоной. До этого момента в божественное вмешательство или чудеса я не верила. Хотя, возможно, этот мерзавец заколдовал свое имя, и когда о нем говорили, он тут же появлялся.

— Здравствуй, Крысли. А ты все так же уродлив, как я погляжу.

***

— Малфой? — Рон скривился. — Ты с Малфоем?

Это было великолепное, пьянящее чувство: наблюдать, как ненависть, ревность, отвращение и шок сменяют друг друга в глазах Рона. Смотреть, как он, разинув рот, глазеет то на меня, то на Малфоя, выглядя при этом так, как будто бы его бессовестно предали. Я наслаждалась этим чувством, жалея, что не воспользовалась таким вариантом мести раньше.