Между тем – кажется, это было 10 июля – на командный пункт армии привели задержанного старшего лейтенанта – артиллериста. Это был красивый парень с умными голубыми глазами и вьющимися светлыми волосами, выбивавшимися из-под выцветшей шерстяной пилотки. Выглядел он молодецки, по-строевому подтянут, военная форма на нем сидела безукоризненно, как на плакате, показывавшем правила ношения обмундирования, имел при себе сохранившее свежесть удостоверение личности, пистолет с двумя снаряженными обоймами, противогаз и бинокль. Офицера посчитали провокатором и обвиняли в распространении панических слухов. Офицер Особого отдела доложил о задержанном и его подозрительном поведении командарму. Распространяемые офицером слухи заинтересовали командующего, и он пожелал лично переговорить с офицером. Тот уверенно представился генералу, не признавая за собой никакой вины.

– Я говорю правду! – твердо заявил он. Его «провокация» выражалась в том, что он утверждал, будто немцы захватили Витебск. Это было невероятно. Мы находились в 70 километрах от Витебска и, не будучи ориентированы в обстановке на фронте, не могли ожидать появления противника в этом районе в ближайшее время. Не хотелось такой неожиданной и нежелательной версии, хотя принесший ее вестник упорно отстаивал правильность сообщения. Предлагалось расстрелять «провокатора». И.С. Конев после некоторого колебания не подтвердил, но и не отменил трагического намерения бдительного товарища из Особого отдела. Командарм, как и другие, не поверил офицеру. Опасного преступника повели в глубь леса расстреливать.

В это время принесли командарму шифровку, полученную из штаба фронта. Командующий пробежал ее глазами и приказал отставить расстрел офицера и отпустить его. Послали гонца – и расстрел не состоялся.

В шифровке было сказано, что немцы ворвались в Витебск. 19-й армии приказывалось наличными силами выбить противника из Витебска и удержать город.

К этому времени успели прибыть лишь некоторые части разных соединений и оперативные группы кое-каких штабов.

Ни одной полной дивизии под руками не было. Командарм, не теряя времени, взял с собой человек пятнадцать офицеров штаба, в том числе меня, и выехал к Витебску. По пути мы заехали в штаб мехкорпуса. Выяснилось, что в корпусе имеется пока только один танковый полк с несколькими танками. Поблизости располагался еще полк 220-й мотодивизии. Командующий распорядился направить эти части к Витебску, и мы поехали дальше. Навстречу попадались идущие на восток группами и в одиночку военнослужащие разных частей. Среди них были и командиры. Некоторые шли без оружия, знаков различия и документов, со следами сорванных с рукавов гимнастерок офицерских нашивок. Последовало приказание всех идущих в тыл задерживать и собирать в команды. Со стороны Витебска на большой скорости по шоссе мчался танк БТ. Уже темнело, и выхлопные трубы танка светились раскаленным докрасна металлом. Мы попытались задержать беглеца. Но водитель не внял знакам остановиться, проскочил мимо нас, не сбавив даже скорости. Майор Зыков, ехавший в хвосте колонны, успел повернуть свою грузовую машину поперек дороги, преградив путь приближающемуся танку. Танк с ходу ударил машину, она несколько раз перевернулась и слетела с дороги. Танк проехал метров пятьдесят от места столкновения и остановился. Мы развернулись и подъехали к танку. Из люка выбрался молодой лейтенант и соскочил на дорогу, одергивая гимнастерку. Путано, еле выговаривая слова, лейтенант невнятно пытался что-то объяснить, затягивая дорогое время. Командарм не стал его выслушивать и приказал немедленно возвращаться к Витебску, где получит боевую задачу. Лейтенант замялся и попросил разрешения высадить из танка пассажира. Он расторопно взобрался на броню, наклонился в открытый верхний люк и вытянул наружу небольшой чемодан, спрыгнул на землю и поставил его на обочине дороги. Затем снова поднялся на танк и помог выбраться из люка молоденькой женщине. Оказалось, что лейтенант эвакуировал в тыл свою молодую жену. Танк развернулся и на предельной скорости двинулся обратно. Когда мы развернули машины и поехали вслед за танком, я видел, как в полной растерянности стояла на обочине дороги одинокая женщина в туфельках и сером плаще, а рядом с ней чернел ее чемодан. Куда денется на ночь глядя в лесу эта беспомощная девчонка, подумалось мне с грустью.

У дороги в лесу мы заметили артиллерийскую часть. Остановились и стали выяснять, почему она не в бою. Сокрушенно, чуть не со слезами на глазах, командир полка доложил, что у него кончились снаряды и он вынужден отвести дивизионы из угрожаемого района, чтобы противник не захватил орудия. Двенадцать 122-мм пушек ему удалось отвести и расположить у деревни Вороны. Остальные двенадцать орудий остались на прежних огневых позициях под носом у противника. За ними посланы тягачи. Если орудия еще не захвачены немцами, то их притянут сюда же. Дело в том, что на 24 орудия в полку было всего 12 тягачей. На них командир полка перетаскивал орудия в две очереди: половину переместит, а затем посылает за второй.

Первые впечатления, полученные в прифронтовой полосе, вызывали горькие размышления. Вот как получается на деле, думалось, – одни сражаются с ворвавшимся на Советскую землю врагом, гибнут в боях, а другие своевременно сматываются в тыл, уклоняясь от опасности, бросают перед лицом врага своих товарищей и утекают подальше от наседающих фашистов. Видимо, сказываются какие-то промашки и упущения в довоенном воспитании. Представлялось, что каждый советский человек, способный держать в руках оружие, будет сражаться до последнего патрона, до последней капли крови, до последнего дыхания, преграждая путь коварному врагу. При первом же суровом испытании это оказалось далеко не так. В человеческой среде, видно, тоже есть своеобразный мусор. Естественно. Но что-то очень уж много этого мусора. Наверно, мало словесного внушения ответственности, преданности Родине, готовности самопожертвования ради нее. Чтобы претворять в жизнь эти святые слова, нужна жесткая организаторская рука, единая железная воля для направления духовной и физической энергии людей на выполнение высокого долга. Страх перед опасностью, дикая боязнь смерти, обычная подлая трусость лишили некоторых горе-воинов самообладания, затмили разум, парализовали волю. Несомненно, в общей массе их не так уж много, но они есть. Я переживал чувства горькой обиды и злости, но не отчаяния. Уверенность в благоприятном в конце концов исходе для нас войны не покидала. Хотелось скорее кинуться в бой с зарвавшимся врагом. Только бы сосредоточилась армия!..

К Витебску мы подъехали, когда уже стемнело. Остановились на восточной его окраине у отдельно стоящего домика. Город горел. Зарево пожарищ отражалось в небе кроваво-красным отблеском. Мы сошли с машин и построились в шеренгу.

И вот прямо перед нами из придавленной багряным небом темноты возник броневик. Из него устало выбирается человек в стальном шлеме, заросший щетиной, почерневший и весь в пыли. Узнаю знакомого по Ростову-на-Дону подполковника Ушакова. Как он здесь оказался, что делает? Из его короткого доклада командарму выяснилось, что немцы ворвались в Витебск и почти полностью заняли город. Наших войск в городе нет. Местные власти, милиция и часть населения поспешно покинули город. В некоторых местах какие-то люди грабят, как он выразился, магазины и склады. Немцы переправляют танки через реку по железнодорожному мосту, так как автомобильный мост выведен из строя.

Он, Ушаков, взял на себя обязанности коменданта города, но сделать ничего, кроме личной разведки, не может, потому что никаких боевых подразделений в его распоряжении нет. Из доклада следовало, что подполковник хорошо знает обстановку в городе. Все, что там происходит, ему известно не из чьих-то рассказов, а из личных наблюдений. В наших глазах Ушаков выглядел настоящем героем. Так оно, наверное, и было.

После короткого раздумья наш командарм оживился, загорелся жаждой деятельности. Заговорила военная струнка, запахло боем, ненавистью к врагу. И вот генерал Конев, худой и длинный, с бритой головой и белесыми бровями, обращается к начальнику инженерной службы полковнику Гайдуку. Тот молча выходит из строя и становится перед командующим. Маленький, щупленький, с подчеркнутой военной выправкой человек. В штабе округа он появился незадолго до войны, но все его успели узнать. Было известно, что полковник воевал в Испании. На груди у него красовались три ордена Красной Звезды. Имеющие столько орденов в те времена встречались редко.