— Чем же легче? — нахмурилась та. Грязная челка свисала, привычно закрывая красивые голубые глаза, такие же, как у Ники.

— Сама подумай — будь стай много, было бы много оборотней, тогда не пришлось бы случаться по три раза! Не пришлось бы… может, нас бы оставили в покое.

— Или их, самцов, было бы еще больше! — глаза сестры расширились от ужаса, она не выдержала и задрожала, а потом обхватила себя руками.

Мария, вторая самка в помете, росла куда крепче и здоровей Ники. Ее тело уже наливалось женской силой, чего Мария боялась до оторопи, как и Ника, как и любая девочка-подросток стаи. Они боялись так, что сейчас были одеты в старую одежду братьев, висевшую на плечах мешком. Привлечь внимание самца — ужасно, то, что происходит, когда они унюхивают самок и набрасываются на них, не описать словами. Это самый страшный кошмар — страшнее голода, одиночества и изгнания. Ника и Мария видели однажды, как Олимп напал на Катрию, их сестру от первого маминого помета. Им было по восемь, ей — восемнадцать, Катрия только вошла в свою женскую пору, округлилась, расцвела и надела свою первую открытую блузку. В тот незабываемый день Олимпиец выбежал из леса, разгоряченный после удачной охоты, с горящими глазами и измазанной кровью пастью и, остановившись на краю поля, где они работали, выпятил грудь и втянул носом воздух. Потом рыкнул и рванул вперед. Они все бросились врассыпную, Ника упала, но от ужаса вскочила обратно на ноги почти мгновенно, опасаясь побоев и укусов, бросилась дальше и тут же столкнулась с Марией. Обе отлетели в стороны, а потом услышали сзади крик. Отбежали дальше, прячась за забор и только тогда высунули носы посмотреть, где опасность. Олимп, оказывается, ими вовсе и не интересовался и не собирался за ними гнаться. Он уже превратился в человека, покрытого грязью и кровью, лежал на земле и рычал. Под ним на спине лежала Катрия, которую Олимп прижимал своим телом к земле — его длинные косматые волосы закрывали ее лицо — и, приподняв голый зад, на который прилип лист березы, задирал сестре юбку. Белые ноги Катрии пытались упереться пятками в землю и сбросить тяжесть, но Олимп разозлился и зарычал громче, а потом наклонил голову и обхватил клыками ее горло. Волосы отодвинулись, открывая белое от ужаса лицо сестры. Катрия замерла и только изредка дергалась, боясь, что челюсти альфы сомкнуться и разорвут ей глотку, а Олимп рванул рукой под юбкой и отбросил в сторону какую-то тряпку, а потом приподнялся и резко двинул вперед тазом — и Катрия закричала.

Он рычал и двигался, мышцы его ягодиц сжимались, а рычание приобрело глубокие раскатистые ноты. Катрия всхлипывала, ее рот остался открытым, как буква О, но больше она не сопротивлялась. Это все длилось очень, очень долго, почти целую вечность. Ника вдруг заметила, что крепко вцепилась в руку Марии, а та вцепилась в нее и обе дрожат мелкой гадкой дрожью.

Потом Олимп рыкнул особенно громко, двинулся в последний раз и обмяк. Через несколько секунд разжал клыки и сполз с Катрии. Встал, потянулся, так, что кости захрустели, и пошел в сторону деревни, не оглядываясь на оставленную позади девушку. Катрия глухо рыдала и пыталась прикрыться порванной юбкой, а второй рукой прикрыть плечи своей новой взрослой женской блузки.

Только когда Олимп ушел далеко, Ника и Мария рискнули выползти из-за забора и подойти к сестре. Ничем утешить они ее не могли. Олимп ее изнасиловал — вот как это называется. Мама предупреждала дочерей, что иногда, если ты выглядишь привлекательно, самцы могут наброситься, повалить тебя на землю и войти своим членом в отверстие между твоих ног, которое предназначено для рождения детей. И это жутко больно, но если не сопротивляться, то терпимо. Особенно больно в первый раз, тогда даже идет кровь, потому что отверстие не привыкло к вторжению. Потом оно учится расширяться и принимать даже очень большие члены, и даже несколько подряд, если покрывающих самцов несколько. Самцам очень нравится этот процесс, эти движения, и если такое случается — нужно просто лежать спокойно и терпеть, иначе пострадаешь. Когда они получают, что хотят, то успокаиваются и перестают быть агрессивными. Особенно нужно опасаться, когда самцы возвращаются из лесу после охоты или после драки — тогда они разгорячены и хотят самку гораздо сильнее обычного, поэтому бросаются на первую встречную, неважно, на кого, могут даже покрыть собственную сестру.

Это и произошло с Катрией — ее вид и запах привлек разгоряченного охотой Олимпа. Теперь сестра сидела на земле, по ее ногам текла кровь, остро пахло мужской жидкостью, а от рыданий разрывалось сердце. Ника и Мария получили урок — вот что случится, когда они станут взрослыми, вот что произойдет.

Хуже всего, что для Катрии это было только началом. Тем же вечером, почуяв на ней следы семени, ее угнало в лес несколько самцов из окружения альфа — и никто не помешал. Боже, как она кричала из лесной темноты! Долго, пока не охрипла и не потеряла силы. И вернулась только к следующему обеду — почти приползла. Мама отвела ее в сарай и несколько дней лечила отварами и примочками.

Теперь у Катрии был свой первый помет — в двадцать ее отдали на племя здоровому угрюмому и тупому на вид Бышке — и когда тот возвращался после бега из лесу и покрывал жену, визг слышали по всей деревне. Двадцать очень рано для помета, самку волчицы можно в течении жизни сводить всего два раза, потому что организм истощается так сильно, что третьего обычно не выдерживает, но численность стаи слишком мала, приходится рисковать.

Такова судьба и предназначение самок. Ну и что, что рисковать приходиться именно им, а не принимающим решение самцам, но те лучше знают, что делают. Вот и сейчас решили случить маму Ники в третий раз, хотя это если не смерть, то верное истощение организма и непоправимый вред здоровью. Но отцу плевать, как и Олимпу, как и остальным.

— Марыся, что же будет с мамой? — Ника и сама не заметила, как бутерброд выскользнул из руки. Голод ушел, остался страх, страх потерять единственное любимое и доброе существо. — Что с ней будет?

— Может, все обойдется, — угрюмо сказала Мария.

Но не обошлось. Через полгода мамы не стало. От уставшей голубоглазой женщины и третьего помета, которому не суждено было появиться на свет, осталась только могила на краю кладбища и две девочки-сироты, которых больше некому было защитить.

Глава 1.

От жара палящего солнца пот заливал и щипал глаза, но грядки должны быть прополоты к вечеру, иначе ждет очередное наказание хитрого на выдумки Шархая.

Ника в пятый раз за последний полчаса выпустила тяпку из рук и вытерла лоб. Еще жарче от упрямых кудряшек, которые выбиваются из-под косынки и лезут в глаза, но Шархай запретил ей стричься.

— Только волосы и доказывают, что ты девка, — сказал он однажды, как обычно, кисло морщась. — Обкорнаю сам, если решу, а ты не смей!

Но волосы ладно. Куда тяжелей на пекущем солнце, когда на тебе длинная, закрытая одежда. С другой стороны, рисковать, выставляя на всеобщее обозрение голые руки, а тем более ноги слишком опасно. Лучше уж пожариться, да потом пообливаться. Нике почти пятнадцать и, несмотря на все нежелание взрослеть и попытки уговорить собственное тело не приобретать женские формы, оно не слушалось. До Марии далековато — та уже год как превратилась в женщину, к счастью, только внешне, боги миловали, удавалось каким-то чудом держаться в тени и ни перед кем не засветиться. Но Ника видела сестру в бане и видела себя. Она, конечно, тоньше Марии, ниже ростом, более хрупкая, но грудь наливается и наливается, всегда была плоская, потом как будто припухла — а теперь помещается в ладонь. И скорее всего, будет расти еще. Бедра раздались, вроде остались узкими, но только до того момента, когда сравнишь с талией — тогда понятно, нет, растут, готовятся к возможному материнству. Материнство пугало даже больше спаривания. Что ждет потом этих чудных малышей, вкусно пахнущих молоком и теплом? Мальчишек заберет самец, который покрывал самку и вырастит из них чудовищ, а дочерей ждет такая же участь, как ее саму — беспросветная работа, роды и страх перед самцами. Постоянные попытки спрятаться, чтобы не влетело. Ужасно.