Как только ткань коснулась земли, она отбросила ее лапами и со всей силы бросилась вперед, в сторону деревни. Если успеть добраться домой, прежде чем разъяренный промахом Крауфранц перекинется и догонит, все будет хорошо. Олимп действительно запретил трогать растущих самок, поэтому в деревне пока безопасно. Конечно, случись что, сына он бы простил, что тут такого? — ну заигрался мальчишка, отымел самку, просто настоящий мужик растет. Но Ника позаботится, чтобы не случилось — повтора не будет. Нужно просто бежать изо всех сил и внимательно смотреть по сторонам.

Я буду смотреть, клялась Ника, перебирая лапами так быстро, что они почти заплетались. Клянусь, я буду смотреть по сторонам каждую секунду, даже если в следующий раз отрублю себе ногу.

«Но однажды твое время все равно придет, — напомнил предательский внутренний голос. — Однажды тебя отдадут самцу для спаривания и бежать тогда будет поздно».

Издалека раздался злобный рык Крауфранца, потерявшего жертву. Он не ожидал сопротивления, настолько не ожидал, что когда перекинулся и бросился в погоню, Ника была слишком далеко.

Глава 2

Она прибежала в деревню, пересекла улицу, перепрыгнула забор и бросилась в сарай у своего дома, почти сбив с ног Марию. Та отставила ведро с водой, которое несла от колодца и бросилась сестре вслед.

— Что случилось? — спросила, загораживая выход и стараясь не кричать. Шархай был дома, а его лучше не беспокоить шумом, если не хочешь отхватить в качестве урока покорности пару затрещин.

— На меня напал Крауфранц. — Ника перекинулась в человека и, сдерживая дрожь слабости, которая всегда накатывала после обращения, села на землю, потому что ноги не держали.

— И что? — забыв, что нельзя кричать, завопила Мария. — Я чувствую твою кровь. Боже! Не может быть!

Сестра покачнулась и упала рядом на колени, а ее лицо скривилось от рыданий.

— Тихо, тихо! Успокойся, Марыся, ничего не случилось! — быстро заговорила Ника. Была у сестры такая привычка — паниковать, рыдать, рвать на себе волосы и вести себя так, будто слезы могут помочь. — Ничего не произошло, я от него сбежала.

Мария замерла, но к счастью, рыдать перестала. Потом снова всхлипнула:

— Но кровь! Я чувствую запах крови. Ты меня обманываешь?

— Это я просто поцарапалась. Ну, давай, посмотри на меня, посмотри, — Ника потянулась и поправила сестре волосы. Выставила вперед ногу. — Посмотри, вот царапина. От нее пахнет кровью. Больше на мне крови нет, посмотри сама. Теперь успокойся, я в порядке. Видишь? — Она через силу улыбнулась. — Я в порядке, Марыська. Одежду принесешь? Не могу же я так на улицу выйти.

— Хорошо, сейчас принесу, — кивнула сестра. Потом поднялась и пошатываясь, будто не Ника, а она сама только что бежала сломя голову, отправилась в дом.

— Быстрее, пожалуйста, холодновато голой тут сидеть, да и вдруг зайдет кто? — торопила Ника.

— Да. Сейчас.

Но видно было, что сестра все еще по уши в собственных страданиях.

— Шевелись, Мария! Скоро начало шабцы, а мне еще нужно вернуться на поле и забрать вещи.

— Вещи? Думаешь, Крауфранц уже ушел?

— А ты думаешь, он будет сидеть там до утра? — Ника фыркнула, при этом зубы клацнули от холода. — Шабцу он точно не пропустит.

— Ладно тогда…

В конце концов, еще через десять минут Ника получила широкое платье, оставшееся от мамы и, одевшись, отправилась на поле за вещами. На самом деле ее тоже пугало, вдруг Крауфранц там, хотя он не из любителей долго караулить добычу — не умеет ни ждать, ни терпеть. Он приходит и берет, не спрашивая разрешения, а трудности не по его части.

Однако вокруг никого не было. Платье валялось в траве, как и тяпка, и корзинка с остатками обеда. К счастью, мстить вещам Крауфранц не стал — хватило ума. Или не хватило, как посмотреть. Ника с облегчением вздохнула, собрала свои нехитрые пожитки и отправилась назад в деревню. Нужно было успеть перекусить и идти к дому, где мужчины собираются на шабцу. Нельзя игнорировать возможность узнать их планы, потому что это может плохо закончится.

Явившись домой, Ника сразу отправилась на кухню. Сегодня в их доме собралось много женщин, они приходили к Лазо, сестре от первого маминого помета, и готовили для шабцы еду.

Мария им помогала, как и еще несколько дочерей от восьми до двенадцати лет.

— Вот она, явилась, — покосилась на Нику Лазо. Особой любви между ними не было, и Ника понятия не имела, почему. Вроде в одной лодке сидят и нужно помогать друг другу, но Лазо считает, каждая сама за себя, твои проблемы — ты и решай, так что дружбы не получилось. Ни дружбы между ними, ни родственных чувств.

— Давай муку просеивай, — тут же приказала одна их женщин.

— На, сначала глушку выпей, — Мария стряхнула с рук муку и протянула сестре стакан с темной бурой жидкостью.