Капитан покосился на девушку, потом на поднос, стоявший у него в ногах. Поднос был уставлен золотой мавританской посудой и фруктами.

Капитан сел. Спросил виновато:

– А кофе ещё горячий?

Девушка заулыбалась и перекинула рукой волосы со спины на правое плечо.

– Так и думала, что ты любишь кофе, – довольно сказала она.

Тут капитан её узнал и потрясённо выговорил:

– Но я же вас знаю! Вы – рыбачка Марианна! Ваш муж утонул сегодня…

Девушка в смятении глянула в сторону, и в её руках оказался вдруг хвост. Она закрутила в тонких пальцах его пушистую ухоженную кисточку. Заговорила невнятно:

–Да, он утонул… Такое горе. Я его любила.

Капитан, не отрываясь, смотрел на неё: Марианна закусила губу и, кажется, полностью погрузилась в свои переживания. Он осторожно уточнил:

– Что это у вас? Кажется – хвост?

Она как очнулась, заулыбалась виновато. Хвост в её руках пропал.

– Прости, дурная привычка, – прошептала она, извиняясь, и тут же восторженно просияла: – Но ты не удивлён?

Она заморгала густыми ресницами, прогоняя навернувшиеся слёзы.

– Нет, не удивлён, я же сплю, – объяснил капитан и тоже заулыбался. – Мне всегда снятся странные сны, я уже привык… Давайте кофе пить!

– Я сразу поняла, что ты классный, когда получила от тебя деньги, и так много, – сказала она. – Можешь продолжать говорить мне «ты»…

Марианна опять села у него в ногах, взяла в руки кофейник и наполнила чашку. По покоям поплыл густой аромат кофе. Она протянула ему чашку, а когда он принял её, стала поправлять складки пеньюара, явно стараясь обратить на себя внимание.

И капитан сказал:

– Этот лазурный цвет пеньюара бесподобен. И очень идёт твоим голубым глазам. И золотым волосам… Ты бесподобна и необыкновенно красива.

Марианна заулыбалась и ответила:

– Твои голубые глаза бесподобнее, милый.

Она замолчала, явно ожидая от него ответных слов или действий.

Но капитан отставил чашку, встал с кровати, подошёл к занавескам и заглянул за них. Да, как он и думал, за занавесками была не стена, а оконный проём и ясный солнечный день, а вдали виднелся огромный каменный парус, который вырастал из моря, синего и сверкающего на солнце.

– Что это там, вдали? – спросил он удивлённо.

– Бурдж-ал-Араб. Арабская башня, – ответила она.

– Твой дом на горе?

– Нет, он в другой башне, которая называется Бурдж Халифа. Потом ты всё узнаешь и поймёшь…

В ответе Марианны прозвучали нотки раздражения. Она глянула на него нетерпеливо и втянула воздух ноздрями. В её руках опять появился хвост, потом щётка для волос. Она принялась расчёсывать кисточку на конце хвоста нервными движениями изящных рук.

– Не злись. Я уже иду, – сказал капитан и пошёл к ней.

Она смотрела на него со странным выражением отчаяния на лице. По её прежнему поведению, по нервному терзанью кисточки хвоста он ожидал от неё буйства страсти, порванных в клочья одежд и жгучих стонов. Ничего этого не было. Наоборот, она поразила его своей ласковой и какой-то даже простодушной нежностью.

Когда он приблизился к кровати, она протянула к нему руки и сказала вдруг:

– Миленький мой, сладенький мой…

И эти слова потрясли его до бесконечности – сердце у него остановилось и пропустило удар, а потом забилось часто, тяжело, с лихорадочным всхлипом. Он взял её руки в свои и принялся целовать ладони, запястья, с каждым поцелуем погружаясь в жаркое беспамятство. Она вырвалась и нетерпеливо распахнула полы пеньюара, и он стал целовать её в грудь, в шею, в тёплую впадинку ключицы, шепча на ухо слова, которые он сам тут же забыл, но которые готов был повторять ей снова и снова до самой смерти.

Потом губы её, волнующие, алчные, стали искать его жёсткие обветренные губы, а язык стал искать его язык, и капитан уже не мог ей ничего говорить, но каждая клеточка его тела рвалась к ней, чтобы стать ещё ближе, а по коже полз сладкий холодок, потому что одежды на нём и на ней уже не было. Они обнялись и упали на постель, и на подносе загремела золотая посуда, разлился кофе, и рассыпался красными ягодами виноград, и тогда он вдавил своим членом её распахнутые бёдра в эту сочную виноградную мякоть.

И настала вечность их слитного дыхания и биения сердец в унисон.

И давил он виноградные ягоды, стараясь не повредить их косточки, чтобы не стало вино горьким.

И помогала она ему своим задом и своими руками.

И было им сладостно друг с другом, потому что они делали вино, пьянящее, как сама смерть, и древнее, как само время.

****

Второй раз капитан проснулся, когда к нему в дверь постучали.

Платон принёс его туфли. Сказал при входе, и его чёрное красивое лицо осветилось обычной радостной улыбкой: