* * *

Прошли дни, а Саид и Надия не услышали ничего от агента, и они начали сомневаться: услышат ли они о нем, хоть когда-нибудь; а другие семьи в то же самое время перемещались успешно. Одна семья — мать, отец, дочь, сын — появилась из сплошной темноты служебной двери внутри здания. Они вышли в обширный коридор под белоснежно-стеклянными зданиями, заполненные люксовыми апартаментами и называемые по имени их владельца Джумейра Бич Резиденс. В изображении камеры можно было увидеть, как эта семья моргает и протирает глаза от стерильного искусственного света и оправляется от своего перехода. Каждый из них был худощавого телосложения, с прямой спиной и темной кожей, и, хотя изображение не сопровождалось звуковой записью, программа чтения по губам определила их язык, как тамильский.

После короткой передышки семья двинулась дальше и попала на вторую камеру, перейдя коридор и нажав на горизонтальные полосы аварийного выхода тяжелых двойных пожароустойчивых дверей, и эти двери открыли яркость солнечного света дубайской пустыни, забелив изображение чувствительной настройки камеры, и четыре фигуры, казалось, стали еще тоньше, невесомее, расплывшимися в ауре белизны, но в тот же самый момент они попали на три камеры внешнего наблюдения: крохотные персонажи на широченной пешеходной дороге-променаде вдоль бульвара с односторонним движением машин, по которой медленно катились два дорогущих двухдверных автомобиля — желтый и красный — своим беззвучным ревом напугавшие девочку и мальчика.

Родители держали за руки детей, и, казалось, не знали: в каком направлении идти. Возможно, они были с какого-то прибрежнего селения, а не с города, отчего они направились к морю и подальше от зданий, и они стали видимы с разных углов камер: идущие по обрамленной травой дорожке, проложенной по песку, родители о чем-то шептали друг другу время от времени, а дети пялились на бледных туристов, лежащих на полотенцах и в креслах в почти голом виде, и количество загорающих было меньше обычного для зимнего сезона, но дети об этом не могли знать.

Небольшой четырехмоторный дрон летел над ними на высоте пятидесяти метров, слишком тихий, чтобы быть услышанным, и посылал изображение в центральную станцию наблюдения и также двум разным охранным автомобилям: седан без опознавательных знаков и раскрашенный фургон с решетками на окнах; и из второго автомобиля вышли два, одетых в униформу, человека и направились целенаправленно, но без пугающей туристов спешки, по траектории, которая неминуемо привела бы их к тамильской семье через одну-две минуты.

Во время этой минуты семья также попала на селфи-изображения мобильных телефонов разных туристов, и они выглядели не единой группой людей, а, скорее, как четыре совершенно различных человека, и каждый вел себя по-другому в отличие от остальных: мать постоянно разглядывала глаза-в-глаза встречных женщин, а затем утыкалась взглядом в землю; отец прохлопывал свои карманы и рюкзак, будто проверяя их на дыры или потеки; дочь неотрывно смотрела на скайдайверов, разгоняющихся к ближайшему пирсу и останавливающихся коротким рывком; сын каждым шагом проверял упругое покрытие дорожки; а затем прошла минута, и их взяли и увели — растерянных и потрясенных, все так же держащих за руки, несопротивляющихся и не пытающихся убежать.

* * *

Саид и Надия были рады какой-то изоляции от постоянного наблюдения, когда они были в помещении, из-за того, что не было электричества, хотя, их дом все так же мог бы обыскан вооруженными людьми безо всякого предупреждения, и, конечно же, когда они выходили наружу, они попадали в линзы, рассматривающие их город с неба и с космоса, и на глаза повстанцев и их осведомителей, кем мог оказаться любой человек, каждый человек.

Когда-то бывшее интимным и частным делом, теперь им приходилось заниматься опорожнением живота на людях из-за того, что ни вода ни канализация больше не работали в здании Саида и Надии. Жильцы выкопали две глубокие траншеи позади здания: одну — для мужчин и одну — для женщин, отделенные тяжелой занавесью на веревке; и теперь всем приходилось усаживаться и облегчаться прямо под небом, игнорируя вонь, лицом направленным в землю, на случай если кто-то смог увидеть действие, то актер оставался бы неузнанным.

Лимонное дерево Надии не выжило, несмотря на постоянную поливку, и оно стояло безжизненно на их балконе, зацепившись к нему высохшими листьями.

Могло показаться необычным, что даже в таких обстоятельствах и у Саида и у Надии было непростое отношение к желанию исчезнуть из города. Саид отчаянно хотел покинуть свой город, на самом деле, но в воображении у него всегда оставалась мысль, что он покинул бы его только на время, взять перерыв, не на всегда, а потенциально приближающийся отъезд был, в общем-то, совсем не тем из-за сомнений, что он когда-либо вернется, и от того, что разбежались в разные стороны его многочисленные родственники и круг его друзей и знакомых, навсегда, и от этих мыслей он сильно огорчался, как от потери дома, никак не меньше — потери дома.