Согласно этому замечанию, критический идеализм тоже может двумя путями идти к разрешению своей задачи. Или он действительно выводит из основных законов интеллигенции всю ту систему необходимых способов действования (а вместе с нею также и возникающие благодаря им объективные представления), постепенно развивая перед глазами читателя или слушателя весь круг наших представлений; или он берет эти законы откуда-нибудь уже в их непосредственном приложении к объектам, следовательно, на их низшей 20 ступени (на этой ступени они носят название категорий), и утверждает: такими-то и такими-то категориями объекты определяются и упорядочиваются.

Откуда критик последнего рода, дедуцирующий законы интеллигенции не из сущности последней, может получить хотя бы только материальное знание этих законов, знание, что существуют именно эти законы – закон субстанциональности, причинности? Я не хочу уже затруднять его вопросом, откуда он знает, что это все – лишь имманентные законы интеллигенции. Это – законы, непосредственно прилагаемые к объектам, так что почерпнуть их он может только путем отвлечения от этих объектов, следовательно, только из опыта. И тут не поможет ему обходный путь обращения к логике; ибо и сама логика возникла для него не иначе, как путем отвлечения от объектов, и он делает только опосредствованным образом то, что, будучи сделано непосредственно, слишком бы явно уже бросилось нам в глаза. Поэтому он ничем не может подтвердить, что постулированные им законы мышления суть действительно законы мышления, что они действительно не что иное, как имманентные законы интеллигенции; догматик, возражая ему, утверждает, будто это – всеобщие, заложенные в сущности вещей свойства последних, и неизвестно, почему мы должны больше доверять недоказанному утверждению одного, нежели столь же недоказанному утверждению другого. – При пользовании этим методом остается совершенно неизвестным, что и почему интеллигенция необходимо должна действовать именно таким образом. Чтобы понять это, нужно, чтобы в посылках было выставлено нечто такое, что может быть присуще только интеллигенции, и из этих посылок воочию должны быть выведены законы мышления.

В особенности при этом методе остается непонятным, каким образом возникает сам объект; ибо, если даже уступить этому критику, допустивши его недоказанные постулаты, все же ими будут объяснены только лишь свойства (Beschaffenheit) и отношения вещи; например, то обстоятельство, что она находится в пространстве, проявляется во времени, что качества ее должны быть необходимо отнесены к чему-то субстанциональному, и т. д. Но откуда же то, что имеет эти отношения и свойства, откуда же материя, воспринимаемая в эти формы? В этой материи укрывается догматизм, и вы только усугубили зло.

Но ведь мы знаем, что вещь, во всяком случае, возникает благодаря деятельности согласно этим законам, что вещь есть не что иное, как все эти отношения, связанные вместе способностью воображения, и что все эти отношения вместе образуют вещь; мы знаем, что объект во всяком случае есть первоначальный синтез всех указанных выше понятий. Форма и материя не суть особые сущности; совокупность форм (die gesammte Formheit) есть материя, и только в анализе получаем мы отдельные формы. Но критик, следующий указанному методу, может только уверять нас, что это так; и остается даже тайной, откуда он сам знает это, если он это знает. Пока воочию не покажем мы, как возникает вся вещь, догматизм не окончательно еще уничтожен. Но достигнуть этого возможно лишь, вскрывши деятельность интеллигенции в ее полной, а не в ее частичной закономерности.

Поэтому такой идеализм не доказан и не доказуем. Против догматизма у него нет другого оружия, кроме простого уверения, что он прав; а против более высокого законченного (vollst"andig) критицизма – лишь бессильный гнев и утверждение, что далее идти нельзя, уверение, что за ним нет уже никакой прочной почвы, что все, идущее далее его, ему непонятно и т. п., т. е. все ничего незначащие слова.

Наконец, такая система устанавливает лишь те законы, по которым определяются только объекты внешнего опыта, благодаря исключительно лишь субсумирующей способности суждения. Но это только незначительная часть системы разума. Поэтому в области практического разума и рефлектирующей способности суждения этот половинчатый критицизм топчется на одном месте, так как ему недостает понимания метода разума в его целом, топчется, слепо повторяя чужие слова и переписывая, ничуть не смущаясь, ему самому совершенно непонятные выражения 21 .

В другом месте я однажды уже изложил с совершенной ясностью метод законченного трансцен дентального идеализма, выставляемого наукословием 22 . Я не могу объяснить себе, как можно было не понять это изложение, достаточно, что приходится слышать заверения, будто его не поняли.

Поэтому я вынужден здесь повторить сказанное, причем напоминаю, что без ясного понимания метода наукословия (идеализма) вся наука эта должна остаться непонятной.

Этот идеализм исходит из одного единственного основного закона (основоположения) разума, который он непосредственно обнаруживает в сознании. При этом он пользуется следующим методом. Слушатель или читатель призывается свободно (mit Freiheit) мыслить какое-нибудь определенное понятие, мысля его таким образом, он найдет, что он принужден идти определенным путем. Здесь необходимо различать две вещи: во-первых, требуемый мыслительный акт; акт этот совершается свободно (durch Freiheit), и кто его не совершает, тот не видит просто ничего того, что старается вскрыть наукословие, и, во-вторых, необходимый способ, которым акт этот должен совершаться, способ этот заложен в природе интеллигенции и не зависит от произвола, он есть нечто необходимое, совершающееся, однако, только в свободном и при свободном действии; нечто найденное, нахождение чего, однако, обусловлено свободою.

Идеализм вскрывает, находит в непосредственном сознании то, что он утверждает. Он предполагает при этом, что то необходимое есть основной закон всего разума, что из него можно вывести всю систему наших необходимых представлений, не только представлений о мире, поскольку объекты его определяются субсумирующей и рефлектирующей способностью суждения, но также и представлений о нас самих, как свободных и практических существах, действующих согласно законам. Допущение это есть простая предпосылка. Идеализм должен оправдать ее действительным выведением и в этом и состоит его подлинная задача.

При этом он пользуется следующим методом. Он показывает, что то, что установлено сначала как основоположение и обнаружено непосредственно в сознании, невозможно без того, чтобы вместе с тем не происходило еще нечто другое, а это другое невозможно без того, чтобы не имело место нечто третье; до тех пор, пока условия изначального основоположения не будут вполне исчерпаны, и оно не станет совершенно понятным со стороны своей возможности. Ход его есть непрерывный прогресс от обусловленного к условию. Условие становится в свою очередь обусловленным, и возникает задача найти его условие.