Мы часто потом вспоминали эту встречу…»

Вскоре 1-ю Московскую перебросили на другой участок — под Царицын. В бой дивизию не вводили. Полки стояли во втором эшелоне и усиленно занимались боевой подготовкой.

Однажды Жуков — в то время он уже был помкомвзвода — увидел, как один из кавалеристов «выезжает» свою лошадь. Лошадь хорошая. По всей вероятности, недавний трофей. Хозяин к ней ещё не привык. В манеже он отрабатывал «подъём коня в галоп с левой ноги». Приём непростой. Нужна выучка.

Жуков остановился. Всадник нервничал. У него ничего не получалось. «Конь, — впоследствии вспоминал Жуков, — всё время давал сбой и вместо левой периодически выбрасывал правую ногу».

— Укороти левый повод! Укороти! — по-командирски крикнул Жуков седоку.

Тот ничего не ответил, перевёл коня на шаг, подъехал к Жукову и сказал:

— А ну-ка, попробуй.

И только тут Жуков узнал комиссара дивизии — своего однофамильца и тёзку Георгия Васильевича Жукова.

Жуков принял повод. Быстро и ловко подогнал под свой рост стремена. Легко вскочил в седло. Прошёл несколько кругов, чтобы привыкнуть к повадкам и характеру коня. На очередном круге поднял в галоп с левой ноги. Прошёл галопом круг, другой. Хорошо. Перевёл с правой — хорошо. Снова перевёл с левой — конь шёл без сбоя. Умный, хороший конь. Командирский. Такого коня иметь на войне — счастье.

Комиссар удивлённо покачал головой.

— Надо вести его покрепче в шенкелях, — сказал Жуков наставительно.

Тот на наставления не обиделся, рассмеялся. Глядя на ладную посадку кавалериста, на точные его движения, в которых чувствовались выучка и опыт, спросил:

— Ты сколько сидишь в седле?

— Четыре года. А что?

— Так, ничего. Сидишь неплохо.

Они разговорились. Комиссар, по долгу своей комиссарской службы, поинтересовался, где его однофамилец начал службу, где воевал, когда призван в Красную армию, является ли членом партии. Рассказал и о себе: в кавалерии десять лет, воевал, привёл в Красную гвардию из старой армии значительную часть своего полка.

После этого разговора между ними завязались хорошие отношения. Однажды комиссар Жуков предложил кавалеристу Жукову перейти на политработу. Ему требовался толковый и грамотный помощник. Но кавалерист отказался.

— Нет, товарищ комиссар, политработа — дело не моё. Больше люблю строевую службу. Думаю, что и партии, и Красной армии буду больше полезен в строю.

— Ну, хорошо, тогда пошлём тебя на курсы красных командиров. При первой же возможности. Пойдёшь?

— А вот за такое доверие — спасибо. На курсы пойду с удовольствием.

Но дальнейшие события отодвинули учёбу и курсы на неопределённое время. Белые неожиданно переправились через Волгу на левый берег и захватили плацдарм — село Заплавное между Чёрным Яром и Царицыном. Главнокомандующий Вооружёнными силами Юга России генерал А. И. Деникин гнал свои дивизии вперёд, всё ещё надеясь соединиться с Уральской армией и образовать единый фронт против большевиков. Село Заплавное находилось в непосредственной близости от места дислокации 1-й Московской кавалерийской дивизии, поэтому её полки и подразделения тут же были втянуты в тяжёлые бои.

Белые шли напролом. В мемуарах Жуков упоминает об офицерских полках, действовавших на их участке. Здесь в одном из боёв Жуков был ранен. Произошло это в октябре 1919 года. «В бою между Заплавной и Ахтубой во время рукопашной схватки с белокалмыцкими частями меня ранило ручной гранатой. Осколки глубоко врезались в левую ногу и левый бок, и я был эвакуирован в лазарет, где ещё раз, кроме того, переболел тифом». Жукову и на этот раз повезло. Из боя, раненого и теряющего сознание, его вынес друг — эскадронный политрук и старый большевик Антон Митрофанович Янин.

Янин тоже был ранен, но легко. Когда раненых начали отправлять в тыл, Янин запряг лёгкую рессорную бричку, уложил на неё товарища и погнал коня в сторону Саратова. Там, в лазарете, работала подруга политрука — Полина Николаевна Волохова. Она-то и позаботилась о том, чтобы раны Жукова поскорее зажили — пригласила ухаживать за молодым командиром свою младшую сестру-гимназистку.

И тут начинается история, клубок которой так туго и ожесточённо затянут спорящими сторонами, что пытаться распутать его, даже в такой обширной книге, как эта, — затея абсолютно безнадёжная. Когда дело касается наследства, когда вскипают обиды отвергнутой женщины, сюжет любого романа начинает двоиться, троиться и т. д. И который из них настоящий, понять совершенно невозможно.

Судя по многим свидетельствам и поступкам, наш герой был мужчиной пылким, влюбчивым. Даже в зрелые лета влюблялся как мальчишка. А что уж говорить про неполных 23, когда он однажды, лёжа в лазарете, открыл глаза и увидел над собой лицо девушки, которое сразу поразило его своей красотой и юной чистотой. После фронта, крови, ужаса кавалерийских атак, после рубок, бессонницы и постоянного напряжения в ожидания вражеской пули тишина лазарета и голубые глаза «белой голубки» не могли не ранить сердце солдата.