Наиболее богатая обрядность как раз и группируется по этим основным праздникам весеннего календаря: сретение, карнавал, пасхальная неделя, начало мая. У народов Юго-Восточной Европы георгиевский (юрьев) день потеснил майские праздники или слился с ними. В троицких же празднествах, формально связанных с пасхой, преобладает не связанная с христианством обрядность майского типа.

Самый популярный, самый изученный из этих праздников — карнавал, в котором наиболее заметна одна главная тема: веселые проводы старого года. Ход и смысл карнавальных шествий достаточно подробно исследованы, [119] поэтому здесь ограничимся лишь определением специфики карнавала как календарного праздника.

Прежде всего при ближайшем рассмотрении можно увидеть, что карнавал — не единственная веха, отмечающая начало весны: у нее несколько начал. Пасха, как известно, даже официально открывала новый год до тех пор, пока в конце XVI в. не был утвержден нынешний календарь. Майские или юрьевские дни, когда нет сомнения в том, что весна наступила, по своей обрядности схожи с карнавалом, хотя эмоционально они — не столько проводы старого года, сколько встреча нового. В комплексе их можно рассматривать как растянувшийся праздник с контрастными перерывами, где карнавал — завязка сюжета, а май — кульминация. Впрочем, как майские праздники в ослабленном виде переходят в троицкие, так и у карнавала есть свой, не столь заметный, предшественник — сретение, близкое к карнавалу и по времени, и по структуре, и по персонажам.

Наиболее известное олицетворение карнавала — пузатый весельчак с подчеркнуто фаллическими признаками. Его возят или водят по всему поселку, а затем торжественно «казнят» (сжигают, топят, расстреливают). Если роль Карнавала исполняет человек — казнь совершается символически. Если это чучело, то сожжение или утопление реальны. Однако те же действия мы находим и в другие весенние праздники: шествия с центральным персонажем, а затем — расправа с ним. Конкретные детали, естественно, различаются не только по праздникам, но и географически.

Антропоморфность дона Карналя, Сан-Пансара — как бы ни называлось олицетворяющее карнавал чучело — не должна нас смущать. Не в одном этом обряде человеческий образ вытеснил предшествовавшие ему зооморфные или фитоморфные персонажи. Но они остаются на периферии действия: или в том же самом празднике на менее заметных ролях, или в центре обрядности второстепенных праздников того же типа. В сретенских действах, например, медведь занимает место Карнавала. [120] В них же, как и в карнавал — масленицу, как и в майские праздники, место медведя иногда заступает «дикий человек», «лесной человек», закутанный в зелень или в гороховую солому. Он прячется в лесу; его находят и «убивают». «Воскреснув», он должен обойти под конвоем все село; нередко его при этом запрягают в плуг.

Уже то, что «охота на дикого человека» — не только масленичный, но и майский обряд, наводит на мысль об их однозначности. Но майские персонажи в обоих видах (одетый в зелень или скрытый внутри увитого зеленью каркаса человек и «король» с «королевой» мая) олицетворяют ту же идею, что и «медведь», и «дикий человек», и чучело Карнавала: эротическое торжество героя праздника, его смерть (и воскресение). Как правило, «король» и «королева» символизируют первую часть комплекса, а «май», одетый в зелень, — вторую. Носимый им каркас топят, его самого символически разрывают, коллективно обрывая с него зелень. Архаичность такой формы «убийства», общественное разрывание (подразумевается затем и поедание) божества, аналогичное греческому спарагмосу, позволяет счесть такую форму ряжения первичной, а избрание «короля» и «королевы» — поздним оформлением феодальной эпохи.

Итак, в трех праздниках — сретение, карнавал, начало мая — разыгрывается одна и та же мистерия персонажами, имеющими различную внешность, но одну роль. В этот же круг входит и привнесенный в европейскую народную культуру позднее, но также уходящий корнями в миф об умирающем и воскресающем божестве пасхальный праздник. Сходство их обрядности приводило некоторых наблюдателей к мысли, что карнавал являет собой пародию на пасхальную мистерию. Действительно, в карнавальные процессии включены действия, пародирующие церковную обрядность. Но, вероятнее всего, это — результат длительного сосуществования обоих праздников, столь схожих по основной идее. Карнавал все-таки древнее пасхальных действ. Скорее страстная неделя — как и карнавал, праздник торжества, смерти и воскресения — использовала готовые элементы популярного праздника, сублимировав их в своем контексте. Пасха стала «торжественной пародией» карнавала. А степень серьезности или шутовства — вопрос формы: в любом обряде, любом празднике творчески самовыражается homo ludens, «человек играющий».

Известно, что церковь вела много веков борьбу с языческим разгулом карнавала, но уничтожить этот праздник, заменив его христианским, оказалось невозможно — слишком глубоко он внедрился в народную жизнь. Церковь ограничилась тем, что отгородила пасху от карнавала глубоким сорокадневным провалом поста, контрастным обоим праздникам. Слишком контрастным: в сравнении с постом еще виднее изначальное сходство карнавала и пасхи. Впрочем, пост как не просто отсутствие веселья, а как подчеркнутое «антивеселье» тоже относится не к будням, а к сакрализованному времени и являет собой праздничный период, но с обратной по отношению к карнавалу и пасхе знаковостыо.

Даже в организации поста видно сходство с карнавальными празднествами: в первое воскресенье и в середине поста бывают «всплески праздничности». Особенно выразителен средопостный праздник «распиливания старухи». Большинством информаторов он осмысляется как маркирование середины поста, а «старуха» олицетворяет пост. Однако, если вспомним, что обрядовые надругательства над маской старухи совершались и на св. Агату, и по другим весенним датам, то не исключено, что такая интерпретация — позднейшая. Первоначально старуха могла быть наряду с другими масками символом зимы, немощи, увядания — т. е. уходящего старого года. Тогда мы не удивимся, встретив в зимнем цикле, основная тема которого — смерть природы, структуру праздников, аналогичную весенней, и те самые обряды первостепенной важности, что и в карнавальных.